Оказывается, Синцов был женат до войны на его сестре. Артемьев сказал «покойной», – значит, или умерла, или погибла уже во время войны. Синцов никогда не говорил об этом. Уже давно, со Сталинграда, считаются в армии со своей докторшей мужем и женой.
«Да, – подумал Серпилин не о Синцове и его покойной жене, а о себе самом, – так и бывает: сперва считаешь – век не забуду, а потом оказывается по-другому».
Дорога шла через лес, потом выходила на открытое место. На выезде из леса, у шлагбаума, стоял «виллис»; из него выскочил офицер и, размахивая руками, препирался с автоматчиком. Режим передвижения по дорогам был строго регламентирован. Каждой части выдали жестко ограниченное количество пропусков на машины. Пропуска были разные: для одних дорог одни, для других – другие, чтобы нигде не происходило заметного немцам скопления.
В светлое время по всей полосе армии должно было передвигаться не больше машин, чем два месяца назад, а все остальные – только ночью! Кузьмич, надо отдать ему должное, мотался по дорогам с утра до вечера и порядок навел образцовый.
Подъехав поближе к шлагбауму, Серпилин приказал водителю Гудкову затормозить и, искоса взглянув направо в лес, заметил, что под деревьями уже стоят загнанные туда машины – чей-то штабной автобус и две «эмки».
– Подойдите ко мне! – высунувшись из «виллиса», крикнул Серпилин офицеру. Тот, все еще не заметив начальства, яростно ругал сержанта, упрямо стоявшего перед ним с автоматом наизготовку. – Подойдите сюда, слышите, что вам говорят?
Обернувшись и увидев генерала, офицер подбежал. Это был рослый майор с багровым от злости лицом, в танкистском шлеме и накинутой на плечи поверх комбинезона плащ-палатке.
– Инженер-майор Булыгин, помпотех сто восьмой отдельной танковой бригады, – представился он, не забыв при этом отрапортовать, что их бригада не просто бригада, а гвардейская, краснознаменная, ордена Александра Невского, Карачевская!
– Что гвардейская – это хорошо, танкистов мы уважаем… А вот почему вы сержанта при исполнении служебных обязанностей матом крестите? Он выполняет приказ командования. Мой. Может, и меня перекрестите, раз вам мой приказ не нравится?
– Товарищ командующий… – Танкист не знал Серпилина в лицо, но уже сообразил, что перед ним командующий армией. – Командир бригады приказал мне к пятнадцати часам лично доложить о выходе из ремонта двух поврежденных танков. Не доложу – с меня с самого Шкуру спустят. А он задерживает!
Танкист продолжал стоять по стойке «смирно», только резким движением головы показал в сторону шлагбаума.
– На вашу бригаду, как и на другие, дано два пропуска для дневного проезда, – сказал Серпилин. – Если вас командир бригады вызвал, зная, что у вас нет машины с пропуском, – значит, сам виноват. А если у вас есть машина с пропуском, а поехали без пропуска, придется объяснить командиру бригады, почему не прибыли к сроку.
– Была машина, товарищ командующий, – сказал танкист, – я ее с запчастями вперед отправил, а сам…
– А сам решил на бога. Как же, большой начальник, и глотка здоровая…
– Серпилин усмехнулся и перешел на «ты». – Как так не прорваться через солдата! А вот не прорвался, солдат службу знает, а ты нет! Ему благодарность, а тебе выговор. Машину с дороги – в лес! До двадцать одного часа.
– Разрешите выполнять, товарищ командующий?
– Погоди. – Серпилин оглядел танкиста. – Почему в танкистском шлеме? Приказ о мерах маскировки доводили до вашего сведения?
– Так точно, доводили.
– Но для вас закон не писан? Спешите обнаружить свое присутствие? Чтобы немцы узнали, что ваша гвардейская, краснознаменная, Александра Невского, Карачевская здесь появилась? Хотите заранее напугать их своим прибытием? Так нам этого не требуется!
Серпилин мог бы и покруче взять в оборот этого инженер-майора и взял бы, случись все это три дня назад. Но наутро предстояло наступление, в котором с первых же часов участвовать и этой танковой бригаде, и не хотелось портить перед боем настроение ее командованию, дав несколько суток ареста помпотеху, который завтра будет нужен до зарезу.
В последнюю неделю за нарушения маскировки уже несколько офицеров отправились под арест. А один злостный нарушитель даже пошел под трибунал. Но с этого сегодня хватит и острастки…
– Идите! – Серпилин еще раз усмехнулся, увидев, как шедший к своему «виллису» танкист на ходу вытащил из комбинезона пилотку, нацепил ее на голову, а шлем спрятал под плащ-палатку.
Серпилин подъехал к шлагбауму и подозвал сержанта.
– Кроме этой, были за ваше дежурство попытки не подчиниться?
– Еще одна была, товарищ командующий.
– Будут повторяться – записывайте и докладывайте по команде.
– Есть докладывать по команде! – сказал сержант.
– Спасибо за службу! У нас все в порядке. – Серпилин показал на прикрепленный к ветровому стеклу «виллиса» пропуск. – Можем ехать?
– Так точно, товарищ командующий!
Приехав на командный пункт, Серпилин зашел к себе. Оперативная группа штаба теперь сидела в лесу. Рассчитывая через несколько дней перейти еще дальше вперед, Серпилин приказал блиндаж не рубить, а собрать на скорую руку трофейный штабной металлический домик, который захватили у немцев в прошлом году, осенью. Он растягивался, как гармошка, и быстро устанавливался. Зимой эта металлическая гармошка оказалась холодной, а сейчас, летом, годилась.
Домик стоял под шатром деревьев, внутри было прохладно. Серпилин опустился на складной стул и позвал Синцова:
– Докладывай, что тут без меня. Где командующий фронтом?
– У Кирпичникова. Оттуда пока не выезжал. Не звонили.
Кирпичников – командир корпуса, которому предстояло действовать на правом фланге прорыва.
– Ясно, – сказал Серпилин. – Обед подготовлен?
– Нач. АХО доложил, что все готово.
Кто звонил?
– Прокурор звонил, спрашивал, нет ли перемен. Вы его на пятнадцать часов вызывали.
– Что ответил?
Что других приказаний не было.
– Жену повидал?
– Повидал.
– Как ее здоровье?
– Здорова.
Синцов расстегнул планшет и положил перед Серпилиным лист метеосводки. Он уже привык, что Серпилин интересуется прогнозом погоды по нескольку раз в день и любит смотреть метеосводки сам.
– Хорошо, иди.
Метеосводка отражала реальность. Погода тихая и пасмурная, а что предвещает такая погода в дальнейшем, почти всегда сказать трудно. В метеосводке после цифр атмосферного давления стояло: «Ночью возможен туман».
«Да, возможен туман, – подумал Серпилин. – И если он будет плотно стоять до утра, как это уже несколько раз бывало – все же тут много болот, и это сказывается, – придется переносить и начало артподготовки и час атаки. Такая возможность не только не исключена, но и предусмотрена. Хотя лучше бы, конечно, не переносить.
Если ночью будет сильный туман, это отразится на действиях авиации. По тылам противника должна нанести удар авиация дальнего действия – три дивизии. Но если будет сильный туман, еще вопрос: всем ли, кто запланирован, дадут «добро» на вылет, а если и дадут, какая будет эффективность их бомбового удара в условиях плохой видимости? Если за ночь хорошо пробомбим немецкие тылы – это нам завтра для
