Побег

Максим Владимирович Моторный Побег

Этой вещью обязан Игорю Рубану.

Как он устал бежать! Металлический коридор непрерывно уходил назад. Гулкое эхо издевательски вторило топот двух пар ног – убегавшего и преследовавшего. Тяжелое дыхание с хрипом вырывалось из груди, а он все бежал, не смея остановится, пойти медленнее или просто оглянуться. То, что двигалось за ним, было страшнее самой смерти, ужаснее самого мерзкого кошмара и туманнее самого отвратительного бреда. Он не помнил, почему он начал бежать от него и как очутился в этом жутком тоннеле, но теперь это, видимо, не имело значения. Лишь одно имело смысл – он жив, пока бежит.

Сейчас он завидовал себе в прошлом. Первые несколько часов, а может быть суток, он просто бежал, не осознавая потребности и не зная причины и возможности убежать. Но когда силы, как сейчас, начинали иссякать, на смены его слепому страху приходил тихий ужас того рода, когда ты готов посмотреть в глаза самой страшной опасности, но только затем, чтобы мгновенно умереть, так разумом до конца и не осознав неизвестного. Но смерть страшнее, чем она ближе, и ужас вновь переходил в безмерный страх, и снова откуда-то брались силы убегать. Он не знал, как долго сможет продолжаться этот цикл, и конец хотел свой видел лишь таким – смерть в потере сознания от изнеможения.

А неизведанное нечто все так же неумолимо его преследовало. Были ли у него какие-то весомые причины делать это? Кто знает! Ведь могло быть, что преследование было целью всей его жизни. А может в погоне за ним оно испытывало такой же страх не догнать, как он испытывал страх быть догнанным? А может оно просто хотело растерзать его, не объясняя, не медля, даже не наслаждаясь гибелью, а просто умерщвляя?

Временами незаметно для самого себя он снижал темп. Только приближающиеся со спины звуки вновь вынуждали его бежать быстрее. В такие моменты замедления он зачем-то начинал разглядывать стены. На них, неровно припаянные, висели странные, ненужные здесь предметы. Когда он опять начинал быстро убегать, он переставал видеть что-либо, и его переставал интересовать или удивлять этот тоннель.

Но чем дальше он бежал, тем причудливее становился тоннель. Он вилял из стороны в сторону. Яркий свет люминесцентных ламп сменялся полумраком огарков, острый запах озона – сигаретным дымом, гладкие хромированные стены – буро-зеленой пятнистой ржавчиной, деревянный настил – зеркальными лужами. Зрачки сужались и расширялись, легкие со свистом втягивали кислород, сбитые в кровь пятки стучали по буку или скользили в иле, разбрасывая брызги, летящие выше головы. Пока он не обращал на это внимание. Пока…

До тех самых пор, пока он не увидел перед собой абсолютный мрак, словно отсекавший освещение по ровной границе. Он было подумал, что это конец, но к своему удивлению он скользнул в темноту и двигался в ней дальше. Его вновь охватил тот самый страх, который в дикой спешке толкал его вперед. Теперь этот страх шептал ему, что в черноте, окружавшей его, могли таиться тысячи существ, подобных тому, которое гналось за ним. Мокрыми от слез глазами он тщетно вглядывался перед собой, ожидая холодного прикосновения, но все не чувствуя его. Теперь он бежал медленнее, боясь налететь на стену или споткнуться, отчего понимал, что его нагоняет преследователь, который теперь тоже двигался во мраке. Но, похоже, для этого существа тьма не была проблемой.

И тогда он снова увидел свет. Малюсенькую искорку, точечку на бескрайнем черном поле. Он побежал на нее почти радуясь, насколько возможно было чувствовать радость в его положении. Но вскоре он понял другое – этот свет излучала лампа, висящая на стене тупика! И еще он понял, что тоннель вскоре разделится на две части.

Тупик или бесчисленные километры абсолютной черной темноты? Верное столкновение или бесконечный побег? Спасительная трусость или безумная храбрость?

Он устал. Как он устал бежать! Сколько можно убегать, сколько можно верить в свою слабость и никчемность перед преследователем. Сколько можно боятся неизвестности и предпочитать мурашки на спине изодранному в пыле короткой, но яростной схватки лицу. Если выбор очевиден, то почему же кто-то невидимый в черепе шепчет: 'Беги во тьму, беги во тьму, беги во…'? Почему эта непроглядная чернота кажется такой умиротворяющей, такой спокойной и безопасной?

К черту! Пусть он потом пожалеет об этом, но сейчас надо бежать к свету. Как к единственной надежде, как к далекой желанной цели. Промелькнул поворот. Назад нет пути – он точно знает, что никогда не побежит навстречу преследователю. Только вперед, к мелкой капельке света.

Упоенный бег, сладкий туман последних мгновений безопасности. И нарастающий страх, бесконечный и неизмеримый, самобичевание за секундную глупость, за необоснованный выбор, ведущий к… Нет, это невозможно даже представить.

Стоп! Стена, висящая лампа, тупик, холодные стены, мокрые и горячие руки, ногти, скребущие в исступлении металл, частое дыхание. Он был не в силах посмотреть назад, увидеть преследователя во всем великолепии его ужаса. Он крепко зажмурился, сгорбился, сжался и мелко противно задрожал. Но время шло, а преследователь все не появлялся. Тогда в отчаяньи он открыл глаза и повернулся.

В темноте слышался звук шагов. И едва света стало достаточно, чтобы распознать силуэт, он зарыдал от своей беспомощности. Теперь он знал, что обречен; понял, насколько боялся этого существа – неотвязного, неизменного и беспощадного.

Это был он сам.

19:55 02-11-99

Винница, Украина