движения. Каждое движение было выверенным и расчетливым. Каждый взмах – это удар, хотя не всегда успешный. Иногда меч напарывался на броню. Но он тут же исправлялся и, находя бреши, моментально сносил запястья, предплечья, оставлял без ног и вонзался в щели. Воздух коридора мгновенно насытился черной пылью, взбрызгиваемой из распоротых артерий.
Сообразив, что дисковые ружья не приносят успеха, гвардейцы побросали их и вытащили длинные церемониальные кинжалы. На юношу посыпался град ударов. Накал битвы сделался нестерпимым.
Отбивая удары, рубя направо и налево, Даймон выкладывался без остатка. И когда напряжение достигло апогея, когда каждая мышца находилась на грани судороги, а каждый нерв натянут, точно струна, Даймон различил тихий голос…
– Я слышу тебя!
Слова, сложенные из свиста и шипения, были негромкими, но стояли над всем этим хаосом. В бешенстве схватки, не прекращая фехтовального танца, Даймон ответил наполовину мыслями, наполовину голосом.
– Кто ты?
– Это я… Я!
Открылся незащищенный латами коленный сгиб, и Даймон обрушил в него клинок Могильщика.
Хряк!!
Не удержавшись на одной ноге, орк рухнул на пол. Обрубок остался стоять, словно привинченный к полу.
Пораженный до глубины души, Даймон притормозил, чтобы лучше различить шепот.
– Осторожно! – закричал пленный адмирал.
Новый орк обрушил на Зверолова крепкий церемониальный кинжал. Юноша выставил блок, но сила удара такова, что его бросило на стену. Даймон быстро пришел в себя и ринулся вперед, выполняя один сумасшедший пируэт за другим. Меч описывал круги и чертил замысловатые зигзаги. Чувства вновь сделались тонкими и отточенными, а мышцы уже балансировали на грани паралича.
– Не останавливайся… – потребовал голос, и Даймон вдруг понял, что он исходит из рук. – Иначе… не услышишь…
– Могильщик?
Меч пропел, пройдя по верхнему срезу брони и вспарывая морщинистое горло противника.
– Ты разговариваешь?! – вскричал юноша.
– Трудно…
Сквозь гром битвы, сквозь звон Могильщика, голос которого поднялся из глубин естества, прорезался надрывный гул двигателей. Звездолет готовился к взлету. Даймон почувствовал в руках и запястьях вибрацию. Работать катаной стало труднее, но он превозмог себя и в благодарность услышал новые слова:
– Напои меня…
– Как?
Конец Могильщика вошел в глазницу и пробил череп насквозь. Гвардеец Натаса рухнул лицом вниз и долго визжал и брыкался.
– Еще…
Он погрузил лезвие в чей-то живот. Пропоров, вырвал наружу. И впервые обратил внимание, что клинок, вынырнув из черных орочьих внутренностей, сверкает не-замутненным глянцем. На сторонах ни капельки крови. И Даймон подумал, что полировка Могильщика настолько совершенна, что кровь не удерживается на нем. Но он ошибался.
– Мне открыт доступ ко многому… – Ему было трудно говорить. Меч обращался к юноше словно с того света. – Я сделаю первый шаг… Но сначала помоги мне.
– Чем?
Он повернулся и увидел перед собой орка, закованного в особую броню с серым отливом. Командир отделения особого взвода замахнулся мечом, который по длине не уступал Могильщику, а по толщине и вовсе превосходил его. Эдакая гильотина.
И она обрушилась на Даймона.
– Ииа-ахх!! – выдохнул юноша, выставив блок, вкладывая в него все силы. Удар был такой тяжести, что взвыли запястья.
Даймон тут же ответил, нанеся два быстрых удара, но оба раза меч угодил в броню. Комбинезон командира гвардейцев был непробиваем.
Орк сделал шажок и рубанул со всей мочи.
Даймон нырнул под тесак.
Все звуки исчезли – даже гул двигателей звездолета. Они отправились туда, откуда раздавался голос Могильщика. В глухой тишине клинок нырнул в манжету бронированного рукава и, скользнув вдоль руки, пронзил орка сквозь подмышку. Гвардеец передернулся всем телом, когда меч, с хрустом разломав ребра, вспорол легкие и сердце.
Зверолов выдернул меч.
Орк рухнул замертво.
Даймон застыл над ним, вонзив ступни в пол и держа меч перед собой. Окружающие звуки медленно
