Нет, полагаю, что она не могла перенести зрелище того, как я иду ко дну. Она никогда не была многословна; я думаю, она хотела скрыть свою жалость от меня. Последний акт доброты.
Я не видел её много лет. Она и голландец подняли якорь и вернулись на его большую тюльпанную ферму. Смешно. Месяцами я избегал любых мыслей о ней, возможно, в надежде на какое-нибудь событие. И вот, на прошлой неделе, кое-кто, знавший нас в лучшие дни, сказал мне, что у нее есть маленький мальчик, всего три года.
Не знаю, почему это немного неактуальная информация так повлияла на меня; я был почти в слезах. Не знаю, почему. Да, я не знаю.
Пожалуй, я переключился на рецину немного поздно. Мне бы надо что-то сделать, чтобы облегчить положение «Олимпии», но я сижу на истерзанном непогодой кокпите, и всхлипываю над своими гнилыми воспоминаниями. Нас потряхивает в огромных чёрных волнах. Море так злобно и громко шумит, что я больше не слышу звука корабля — обычного обнадёживающего скрипа, скрежета и стука старого стального корпуса. Высокие струи брызг висят в зеленом свете фонаря бокового огня, врываясь с наветренной стороны, и непрерывные потоки воды заливают палубу. Я весь промок и дрожу; очень плохо, что я был слишком пьян, для того, чтобы вовремя надеть штормовку и сделать что-нибудь полезное.
Мачта изогнулась, как дерево в бурю. Слишком большая парусность для такого ветра.
По идее, я должен быть в ужасе; в действительности, мне не особенно страшно, не так, как боялся бы любой здравомыслящий человек на моём месте. Ведь я продолжаю закутываться в старые раны, в полной безопасности среди своих сожалений.
Что за чёрт. Время для терминальной анестезии. Я выплеснул остатки рецины в стакане и нащупал бутылку узо. Это не так-то просто — стол на карданной подвеске весь трясётся от качки, и я рискую сломанным запястьем.
Однако долгая практика не подводит меня, и я достаю узо. Но затем случается трагедия, и я теряю бутылку. Она выскальзывает из моей мокрой руки и разбивается на полу кокпита.
Похоже, это была моя последняя бутылка узо, и это не та ночь, чтобы обойтись вином. Не знаю, что делать.
Пока я сижу в прострации, ошеломленный потерей, большая волна разбивается о борт. Стаксель ловит ее вершину и рвётся от передней до задней шкаторины, со звуком, похожим на выстрел из пистолета. Парус моментально превращается в рваные клочья, и Ахиллес больше не в состоянии справиться с несбалансированной оснасткой. «Олимпию» разворачивает с подветренной стороны, и я хватаюсь за руль.
Контакт с «Олимпией» немного проясняет мой взор, хотя каким-то чудом я всё ещё не боюсь. Рулевое колесо пульсирует в моих руках, как если бы «Олимпию» пробивала дрожь от каких-то страшных вещей, которые могла видеть только она. Внезапно мне припомнилась опасная гряда с подветренной стороны этого фарватера.
— Замечательно, — говорю я, хотя хлёсткий ветер уносит слово прочь прежде, чем оно смогло преодолеть крошечное расстояние между ртом и ухом.
Я почувствовал «Олимпию», барахтающуюся среди горок волн, несомой прямо к её могиле среди острых камней. Когда мне пришло в голову, что там же упокоюсь и я, то ничего не ощутил, разве что большое удивление.
Видел ли я её тогда, эту богиню или демона, эту потерянную сущность, которая недоумённо стенает по Александру Великому? Приходила ли она ко мне, вызванная моим оцепенением и горечью?
Видел ли я её опустошённое лицо, её черную, обвисшую на костях кожу? Это безжизненное, высохшее нечто в грязных лохмотьях, стоящее в гроте из причудливых зубцов неподвижной воды? Слышал ли её жалкий вопрос во внезапной тишине?
Не знаю; я не знаю. Я боюсь знать. Но я знаю, что ответил ей, крича, как если бы ветер еще бушевал.
Чудесным образом «Олимпия» преодолела свой путь через скалы. Было ли это делом потерявшейся во времени? Потому что я дал ей правильный ответ?
Я не знаю. И сегодня, трудясь под осенним солнцем над проржавевшим корпусом моего корабля, я скоблю железо с таким же исступлением, с каким человек счищает ржавчину с собственной души.
Вот что я думаю: есть худшие судьбы, нежели моя, даже если я никогда не буду представлять собой ничего большего, чем старый толстый пьяница, который пишет путеводители.
Примечания
1
Выражение «winedark sea» впервые появляется в английском переводе «Илиаде». Ахилл смотрит на запад, скорбя о смерти своего друга от руки Гектора. (Патрокл уже отомщен.) В это время заходящее солнце окрашивает море и небо в красный цвет вина.
2
Уильям Блай (англ. William Bligh; 9 сентября 1754, Плимут — 7 декабря 1817, Лондон) — вице-адмирал Королевского флота Великобритании, член Лондонского королевского общества и губернатор колонии.
Наибольшую известность получил как «Капитан Блай» в связи с мятежом на Баунти, когда был низложен командой и с частью офицеров и не поддержавшей мятеж команды совершил плаванье на небольшом баркасе на Тимор.
3
Тира — главный город острова Санторин.
Кальдера (исп. caldera — котёл) — циркообразная впадина с крутыми стенками и более или менее ровным дном, образовавшаяся вследствие провала вершины вулкана и в некоторых случаях прилегающей к нему местности. От кратера кальдера отличается происхождением и большими размерами (в поперечнике до 10–15 км и больше).
Платон, Маринатос и Жак-Ив Кусто утверждали, что Санторин, вулкан и кальдера — это остатки исчезнувшей здесь Атлантиды.
4
Узо-греческая анисовая водка.
