Н’йирра вскочил на валун, позволяя животным видеть себя. Он заметил в них странную нерешительность. Вилороги точно не верили до конца, что их пришли убивать. Н’йирра догадался, в чём дело, и рассмеялся.
- Женщины! – сказал он вслух.
Женщины иногда окуривали пищевые стада снотворным газом и подходили вплотную, чтобы осмотреть их и убедиться, что животные здоровы. Никому не хотелось в охотничьем угаре, раздирая клыками живое мясо, проглотить с ним личинку паразита или семя плотоядного злака. Женщины старались устраивать проверки пореже, но животные всё равно успевали немного привыкнуть к человеческому запаху.
Н’йирра пригнул голову, обнажил клыки и издал громовой рык. Вилорог ответил яростным рёвом. Желая ещё больше разозлить его, Н’йирра побежал вбок, к самкам. Он притворялся, что хочет загрызть сосунка. Это было естественное поведение местного хищника, это был лучший и самый простой способ привести матёрого самца в ярость. Вилорог вновь заревел и тяжело поскакал на Н’йирру. Никто не осмелился бы противостоять ему. Четыре острых рога нацелились.
Массивный вилорог не мог долго галопировать, поэтому Н’йирра побежал ему навстречу. В единственный, чётко просчитанный момент он прыгнул.
Люди прыгали высоко, выше пардов и малых, и больших. Об этом инстинкт не мог предупредить вожака. В прыжке Н’йирра перенёсся через смертоносные рога и всеми двадцатью когтями впился вилорогу в холку.
Зверь заметался.
Он почти не чувствовал боли, потому что холку его покрывал толстый слой нагулянного за весну жира. Он только запаниковал. Н’йирра, бессловесно вопя от юношеского восторга, болтался на его спине.
Вилорога защищали не только рога и копыта, но и густая, жёсткая как металл шерсть. Чтобы убить его, нужно было либо распороть ему когтями брюхо, либо раздробить шейные позвонки мощным укусом.
- Убить зубами – лучше, чем когтями! – пропел Н’йирра.
Вилорог в ярости и отчаянии запрокинул голову далеко назад и мотнул ею справа налево. Жуткие рога описали дугу. Зверь пытался сбить хищника с холки. И ему удалось бы, да, удалось! Но Н’йирра был не только хищником и не только человеком разумным. Он был наставником воинов.
Он предугадал движение жертвы и взвился в воздух над вилорожьей спиной. Смертоносные рога прошли под ним, не задев. В падении же он нацелил когти впиться не в спину, в шерсть и жир, а в самые эти рога, огромные и прочные, словно металл. Он упал на голову вилорога. Под тяжестью Н’йирры тот пригнулся, глухо ревя. Теперь он ничего не мог сделать.
Несколько вдохов Н’йирра ещё покатался на добыче, смеясь и радостно взрыкивая. Потом стремительным движением прогнулся и ударил челюстями, дробя вилорогу шейные позвонки.
Вилорог глухо застонал. Он сделал ещё шаг, ещё, и вот Н’йирра уже метнулся в сторону и присел в траве, наблюдая за тем, как добыча кренится и оседает.
Н’йирра напился крови и сытно поел. Напоследок он вырвал вилорожьи лёгкие для детей, чтобы те полакомились. Потом выпрямился и огляделся. Вилорожьи самки с детьми сгрудились в стороне и смотрели на него, в оцепенении ожидая новых убийств. Ноздри их трепетали, сосунки пронзительно повизгивали от страха. Вилорожихи были слишком глупы даже для того, чтобы убежать. Н’йирра усмехнулся и набрал воздуху в грудь. Услыхав его рык, стадо заплясало на месте и, после заминки, поскакало наконец в лес.
Н’йирра развязал пояс, позволив тяжёлым украшенным косам разметаться по спине, вытер волосами лицо и неторопливо, размахивая насаженными на когти лёгкими, отправился в обратный путь.
Поселение давно проснулось. Н’йирра издалека учуял запахи. Дети пахли молоком, азартом и возбуждением, и в сплетение этих чудесных живых ароматов вплетался запах звериных испражнений и ужаса. Н’йирра засмеялся, ускоряя шаг. «Не забыть, - подумал он, - сказать кому, чтобы забрали тушу вилорога и завялили мясо». Лёгкие вилорога, похоже, предстояло попросту выбросить – малышня, столь милая сердцам старого Н’йирры, отыскала и затравила собственную добычу.
