вы, вы — будете молчать. Мы поможем вам выбраться из Брюгге, но в обмен на некоторые услуги.
— Услуги? Какие услуги?
Йост покосился на Октавию и Фрица,
— Мы поговорим об этом завтра, — сказал он, вставая.
— А если я не соглашусь?
— Тогда вы тем более будете молчать. Только причина молчания будет уже другая.
На это кукольник ничего не ответил.
Мешки и прочее имущество свалили у окна. Кровать была одна, и довольно узкая, втроём на ней можно было расположиться лишь с большими неудобствами. Кукольник, впрочем, почему-то не лёг, заместо этого перебросился парой слов с Йостом, тот кивнул, и итальянец принялся шарить в мешках, Он копался там, ворчал себе в бороду и что-то с треском обрывал, пока не вытащил занавес, старый дорожный плащ и ворох непонятных тряпок.
— Пьеро или Коломбина? — нерешительно пробормотал он про себя и вдруг окликнул: — Октавия! Пьеро или Коломбину?
— Что? — пискнула девочка.
— Пьеро или Коломбину? Выбирай.
— Коломб... ой, нет, лучше пусть будет Пьеро. А зачем? Но бородач уже направился к ребятам.
— Ну-ка, слушайте меня, вы, stupido bambini, — строгим голосом сказал он. — Вам придётся сейчас ночевать одним. Si. Я, наверное, пойду спать вниз: здесь всё равно нет места для троих. Заодно узнаю, что тут затевается. Может, помогу в кузне — денег они с нас брать не хотят, а я не люблю оставаться кому- нибудь обязанным. Догадываюсь, что вам может стать страшно, но придётся потерпеть. Никуда не ходить! Вот, возьми, малышка. — Он протянул Октавии ком тряпок, оказавшийся куклой Пьеро в помятом белом балахоне. (Октавия охнула.) Только не сломай! — предупредил кукольник. — Не скоро нам, наверное, придётся снова выступать, а нитки я приделаю в две минуты.
— Я не сломаю! — заверила его девочка, вцепившись в куклу, как клещ в корову. — Я ни за что его не сломаю!
— Так вы идёте или нет? — нетерпеливо позвал от дверей Йост.
— Уже иду! — Он снова повернулся к детям, нахмурился и погрозил пальцем. — Ведите себя хорошо. Si?
— Си, си... — устало подтвердил Фриц. Глаза его слипались.
Фриц к этому времени уже мало что соображал. Бурные события прошедшего дня, вся эта суета и беготня измотали его вконец, а еда и тёплая постель довершили дело. Донимали блохи. Он не уснул, но впал в какой-то полусон. Так и лежал, изредка через силу отвечая на вопросы девочки, которая, казалось, и не думала засыпать. Совсем ещё ребёнок, она быстро уставала, но так же быстро набиралась сил, и у неё было достаточно времени для игр, расспросов, болтовни и поисков своей звезды. Фриц ей завидовал и злился на неё, одёргивал извечным, взрослым якобы «Да спи ты наконец!», но в итоге и девчонку не унял, и сам уснуть не смог. В принципе он понимал, что болтовня была естественной реакцией девочки на любые события. Точно так же вела себя его сестра, и мальчишка против воли погрузился в воспоминания. Картины прошлого, как в тумане, проплывали в его усталой голове, пробуждая в сердце грусть и безотчётную тоску, пока Фриц не понял, что девочка опять о чём-то его спрашивает и трясёт за плечо:
— Фриц! Ну Фриц же... Ты слышишь?
Ну чего ещё? — недовольно отозвался он.
— Выброси руну.
— Зачем тебе?
— Хочу узнать, что с нами будет. Выброси.
— Сама выбрасывай, я спать хочу... Вон кошелёк, в штанах, в кармане,
— Я? — удивилась она. — Мне нельзя...
— Почему? Сама меня учила, а теперь — «нельзя»... Забыла, что ли?
— Нет, не забыла! — Девочка села, взяла Пьеро подмышку дотянулась до стула, где лежала их одежда, и зашарила по карманам. — Вовсе даже не забыла! Только это же твои руны, а не мои, ты к ним привык, они тебя слушаются... Вот, возьми.
В руку ему ткнулся кожаный мешочек.
— Они не мои, — сказал Фриц.
— Как не твои? — удивилась девочка. — А чьи?
— Моего учителя,
— Господина Карла?
— Нет, не его. Другого. Прежнего. — А кто он?
— Он... — Фриц на мгновение задумался и понял, что у него нет никакого желания об этом говорить. — Он умер, — закончил он. — Знаешь, давай спать. Я устал.
Октавия принялась толкать его в бок.
— Ну Фриц, ну расскажи-и... А кем он был? Тоже артистом?
— Нет. Он был... лекарем. — Мальчишка подумал, что надо бы на этом и остановиться, но не удержался и добавил: — Странствующим лекарем, травником... и немного волшебником.
— Ой, правда? — Октавия аж подскочила, — Ты не врёшь? Он на самом деле был волшебник? Как здорово! А он тебя научил чему-нибудь?
— Отстань,
— Покажи что-нибудь! Ну пожалуйста, пожалуйста! Я никому не скажу.
— Не хочу.
— Ну Фри-иц... — опять заканючила та.
Мальчишка вздохнул и тоже уселся на кровати. Сил спорить не было. Притом, где-то внутри него уже проснулся маленький обиженный лисёнок хвастовства и точил коготки. За несколько последних дней эта сопливая дурёха столько раз доказывала, как много она знает и умеет, что у Фридриха буквально руки чесались показать ей, что он тоже не лыком шит.
Он огляделся.
— Видишь свечку на столе?
— Где? — Октавия обернулась. — А... Вижу.
— Смотри, что будет. — Фриц стиснул зубы, напрягся и вытянул руку, привычно концентрируя в пальцах холодные мурашки магической силы. — Раз... два...
— Ой... — заёрзала Октавия. — А оно не это?..
— Помолчи. Раз... два... три!
Он шепнул наговор. Теплая волна заплескалась в рукаве рубашки, в пальцах защипало, и огарок сальной свечки с треском вспыхнул, зажёгся...
...И тотчас ожил браслет у Фрица на запястье!
Фриц совсем забыл о нём (равно как и о словах Единорога) и не на шутку испугался. А полоса металла будто сжалась, стала уже и теснее, даже врезалась в запястье. Кожу под ней немилосердно закололо, словно бы на внутренней поверхности браслета выросли вдруг тысячи иголочек или на запястье намотали плеть свежей крапивы. Камни запульсировали красным, и, прежде чем Фриц сообразил, что делает, он уже сорвал свой талисман и теперь держал его в руках, сердце его бешено колотилось.
Октавия тоже почувствовала неладное — сперва обрадовалась, но посмотрела на Фрица и испугалась:
— Фриц? Фриц, что с тобой? Фриц!..
— Да погоди ты... — Мальчишка соскочил с кровати, ёжась подбежал к столу и теперь при свете свечи разглядывал багровую полосу на запястье, где уже появились первые волдыри.
— Чёрт... — Он закусил губу.
— Что это?
Неугомонная девчонка уже выглядывала у него из-под мышки.
— Любопытной кошке прищемили ножку! — грубо ответил ей Фриц, в основном чтоб скрыть дрожь в голосе, и щёлкнул её по носу.
— Ой!
