таков.
В амбаре разразился ад. Гнедая Рутгера порвала постромки и заметалась в замкнутом пространстве, молотя копытами и не даваясь в руки. Пчёлы были всюду и везде. Матиас прыгал и вопил как резаный, Ян Андерсон ругался и махал плащом, Рутгер с бранью высаживал дверь, которую травник подпер снаружи. Только Зерги не теряла головы: она бросилась к ближайшему окну, подставила чурбак, залезла, подтянулась и теперь протискивалась, самым непотребным образом являя взорам тыл и поминая всех чертей. Вскоре её дёргающиеся ноги в сапогах исчезли из виду, арбалетчица спрыгнула, обежала амбар и вышибла подпорку. Створка распахнулась, Рутгер при очередном ударе вылетел под Дождь и шлёпнулся в грязь. Холодная вода легла на раны, как бальзам. Почуяв свежий воздух, следом бросилась гнедая; наёмник едва успел прикрыть голову. По счастью, копыта его миновали. Протерев глаза и отплевавшись, он успел увидеть, как Зерги прикрылась рукавом и снова заскочила внутрь, не иначе — спасать свою лошадь.
Вертя руками, как ветряк о двух ногах, наружу выбежал Матиас. Лицо его распухло как подушка, он ничего перед собой не видел. Вслепую пробежав десятка два шагов, он столкнулся с навозной кучей, рухнул в неё и задрыгал ногами.
Зерги возникла в воротах, волоча сразу двух коней — своего солового германца и серую в яблоках кобылу Андерсона. Звери бились и храпели, рвали удилами губы; фигурка девушки в зелёном дёргалась меж ними на поводьях, словно ниточная кукла. Рутгеру стало стыдно, он покраснел, вскочил и бросился на помощь. Всё это время пчёлы с гулом вились в воздухе, но, слава богу, вроде больше не кусали, или это дождь поумерил их пыл. Вдвоём они управились с конями, отвели их на другой конец загона, где росла большая яблоня, кое-как успокоили и привязали к дереву. Изловили и гнедую.
Последним из амбара вышел Андерсон. Вышел мрачно и неторопливо, злобный, тоже весь распухший и по самый нос закутанный в свой серый плащ.
— В погоню, — коротко сказал он, — живо. Седлайте коней!
Но о погоне не могло быть и речи: четвёртой лошади они лишились — пегий конь Матиаса был мертв, пчелиный рой зажалил его до смерти. Сам Матиас тоже не мог ни идти, ни ехать, только охал, ругался и размазывал по лицу навоз и грязь. Зерги с Рутгером переглянулись.
— Это невозможно, — твёрдо высказался наёмник. — Лошади покусанные, мокрые... мы им спины сотрём! Они не выдержат дороги, могут вообще понести. Да и ехать куда?
— А я сказал — седлайте! — рявкнул Андерсон, который уже вынес седло и теперь пытался успокоить свою лошадь. — Мы его догоним: с девчонкой на плечах он далеко не уйдёт, дорога здесь одна, мы перехватим его возле города или у леса. Ну, чего стоите? Шевелитесь, у нас не так много времени! А Матиас пусть останется и подождёт нас тут.
— Этот человек, — вмешалась арбалетчица, — не ходит по дорогам.
Голос её слегка подрагивал. Совсем чуть-чуть, но Рутгер весь напрягся, услыхав подобный тон: девица явно что-то затевала. Со счёта сбиться — столько раз наёмник слышал за последний месяц эти нотки, не сулившие хорошего. Несмотря на молодость, Рутгер уже успел постичь простую истину, что женщина есть существо непредсказуемое, тем более когда в её руках оружие.
«Далеко ль до беды», — промелькнула тревожная мысль.
Андерсон, однако, ничего такого не заметил.
— На этот раз пойдёт, — ответил он и отмахнулся от шальной пчелы.
Голландец говорил, а сам думал о чём-то своём; его толстые пальцы двигались сами по себе — стелили потник, перекидывали седло, затягивали пряжки. Лошадь косила глазом, всхрапывала, трясла мордой, но не протестовала.
— Он выдыхается, — задумчиво проговорил Андерсон, — уже не может прыгать через Бездну. Что- то его держит... интересно — что? Нет, нет, он будет двигаться пешком, как мы: топ-топ, топ-топ. Ещё немного — и мы его настигнем. Он пойдёт...
Его слова прервал упругий, тонкий металлический щелчок. Голландец замер, повернулся и увидел направленный в его сторону взведённый арбалет.
— Он-то, может, и пойдёт, — сказала Зерги, глядя нанимателю в глаза поверх болта, — только вы, милсдарь, за ним не пойдёте. Болт был белым — из старых запасов. Взгляд Андерсона сделался жестоким и холодным.
— Вот как! — выговорил он. — Забавно... Значит, бунт? — Он оглядел по очереди Зерги, Рутгера и Матиаса Румпеля (последний ничего не понимал, только вертел головой и настороженно прислушивался). Взгляд Андерсона был таким, что Рутгер профессионально подобрался, не без оснований полагая, что последует за этим.
— Зовите как хотите. — Зерги поудобней ухватила арбалет, отбросила на спину скрывающий обзор капюшон, скривила губы и дунула на чёлку — мокрые волосы едва шевельнулись. — Только вам за ним сейчас идти не след. Я много повидала, господин хороший, айе, много всякого. Но что вы вытворяли в амбаре с этой девкой, это и чертям в аду не снилось. Я не знаю, для чего вам нужен Лис, но задницей чую — не для хорошего. Расседлайте лошадь.
— Зерги, Зерги... — Андерсон скривился, будто это прозвище отдавало кислым. — Белая Стрела, продажная убийца... Не надо было брать тебя с собой — терпеть не могу, когда баба лезет в мужские дела. С каких это пор тебя стали волновать такие мелочи, как чужая боль и собственная совесть? Обычно у таких, как ты, всё наоборот. — Он задумчиво потёр распухший подбородок и опять поморщился. — Хотя... я слышал, что тебя и этого, как его там — Жугу? — когда-то связывало нечто большее...
Зерги вспыхнула.
— А вот это — не ваше дело, господин хороший, — процедила она. — Не ваше дело.
— Понимаю, — рассудительно кивнул голландец. — Понимаю. И молчу. Может, всё-таки опустишь арбалет?
— И не подумаю!
— Раз ты не убила меня сразу, значит, не хотела.
— Я в спину не стреляю.
— Но теперь-то я к тебе лицом стою.
Девушка не ответила.
— Так, — сказал толстяк. — Так. И чего ж ты хочешь?
Арбалетчица переступила в поисках лучшей опоры — было сыро, сыпал дождь, ноги разъезжались. Мокрая, неровно подстриженная чёлка липла ей ко лбу, спадала на глаза.
— Я к вам нанималась, чтобы охранять, а не пытать, — наконец сказала она. — Вы выманили Лиса из норы, айе. Зачем, не важно, но плевать: я даже рада, что он жив. Но коль хотите говорить с ним, говорите на равных, а не загоняйте в угол. Я не хочу, чтоб вы травили его, как зверя.
— Так-таки не хочешь?
— Не хочу, — отрезала она, — айе.
Тут Рутгер не выдержал и решил вмешаться: сделал шаг вперёд и поднял руку, прося слова.
— Погодите! Стойте! Хватит. Хватит, Зерги. Опусти арбалет.
— Кто ты такой, чтоб командовать? — огрызнулась та.
— Я пока прошу. Господин Андерсон...
— Я не понял, — осадил его толстяк, — ты на чьей стороне?
— На своей, — угрюмо отозвался Рутгер. — Она права. И вы, наверное, правы. Я могу убить, могу ограбить, припугнуть... но не играться в кошки-мышки! Не могу взять в толк, что вы затеяли, но это дурно пахнет. Я вам не мальчик. Баста! Когда хотят поймать рыбу, не хватают её за хвост. Говорите, для чего вам это, прямо здесь, сейчас. А там решим, по-прежнему мы с вами или разбегаемся... Святые угодники, Зерги, да опусти ты арбалет!
— Ещё чего! — ответила она.
— Понятно, — сказал Андерсон. — Понятно... Ну, с тобой я после разберусь. А теперь послушайте меня, вы, оба, а то вы слишком много стали себе позволять. Зачем ищу? — Он ухмыльнулся. — Глупцы! Да мне пришлось бы год вам объяснять... Ладно, скажу коротко: затем, что близится развязка. Тот, кто будет рядом, и пожнёт плоды. Надо только знать, что делать, вот и всё. Кто знает, тот и делает. Остальное не имеет значения. Да это и сам травник понимает... О, кстати: вот и он!
Приём был старый, но Зерги купилась. Даже Рутгер попался — повернулся вслед за жестом толстого
