13.
Федор Михайлович Достоевский гуляет берегом Канала Грибоедова. Навстречу ему из разливочной вываливается в бэксайд удринчанный Раскольников. Фуражка набекрень, топор за пазухой.
– Что, Родион, никак опять старушку убил? – спрашивает Достоевский.
– Кильнул. – мрачно подтверждает студент.
– И что, много взял?
– Много?! – хмыкает Раскольников. – Двадцать копеек!
– Родион! Ну, можно ли за двадцать копеек старушку убивать?
– Дык, Федор Михалыч! Двадцать старушек – бутылка портвейна!
14.
Идут по трассе два пионера. Смотрят – из болота торчит колесо.
– Смотри, колесо! Давай вытащим?
– Ты что! Где колесо, там телега, а где телега – там Басманов, а куда он нам на трассе?
15.
В Москву на Гоголя проветриться приезжает питерская тусовка.
Первыми приезжают пионеры-эстеты. Они сжирают все бисквиты, выпивают весь кофе и эстетично фачатся друг с другом на своих цивильных вписках.
Затем приезжают пиплы. Они сжирают все ништяки, выпивают весь дринч и открывают фри- лав по бомжатникам.
Затем приезжают панки. Они выпивают все, что льется, сжирают все, что не льется, фачат все, что шевелится, а что не шевелится, то расшевеливают.
Затем в Москву приезжает Андрюша Басманов. И тут такое начинается!..
16.
Про Диму Олейника услышал как-то раз, что ему однажды удалось сесть на хвост собственной кошке.
17.
Идет Базиль по трассе. Осень. Холодно ему. Мокро. Устало ему и гнило.
– Эх, – думает он, – сейчас вот застоплю дальнобой, прикачу домой… Переоденусь… Чайку напьюсь… Наемся от пуза… Залезу в ванну теплую… И моечкой по венам…
18.
Рассказывают, что где-то не то на севере, не то на Псковщине, какой-то мужик нанял тусовку трассовиков строить ему какой-то сарай. Приходит через неделю проведать работников – глядь, а ничего и не начато. Стоит кумар столбом.
– Когда ж строить-то начнем? – спрашивает мужик.
– А вот сейчас покурим и начнем. – отвечают хиппи.
Приходит мужик еще через неделю.
– Что не строите-то, мужики?
– А вот сейчас покурим и построим. – отвечают хиппи.
Через еще неделю приходит мужик снова, злой, как черт.
– Все, уматывайте к такой-то матери, строители хреновы!
– Вот сейчас покурим и уйдем. – отвечают хиппи.
19.
Некий малоизвестный всем, но хорошо памятный мне хиппи заходит по укурке или с похмелюги в кришнаитскую едальню 'Санкиртана' и говорит по привычке:
– Биточки с двойным гарниром, солянку и пачку 'Беломора'.
Ему отвечают:
– Молодой человек, Чайтанья с вами, вы где находитесь?!
Тот оглядывается, видит – не 'Гастрит' это вовсе.
– А… Ну, тогда килограмм укропа и сметанки.
20.
А то вот еще случай был: шли хипаны через деревню одну, а бабка какая-то откуда ни возьмись попросила их хрячка забить. Ну, надо так надо, грех старой не помочь. Скидывают хипаны бэги, засучивают тельники, заходят в сарай. И ну оттуда крики, визг свинячий, мат-перемат. Выходят наконец, усталые, потные. Улыбаются.
– Ну что, сынки – зарезали? – спрашивает бабка. Переволновалась уж, поди.
– Да ну, мать, что ты! Пацифисты ж мы. Но попинали от души!
21.
Приезжает Мэм Питерская в Москву и ищет вписку. Дают ей ринг. Звонит она по нему:
– Не впишете ли, – спрашивает, – одну питерскую герлу?
– Знаем мы одну питерскую герлу, – отвечают ей из трубки, – да и та дура страшная.
– Это кто же?
– Да есть такая… Мэм Питерская.
->
22.
Неизвестный, вроде бы киевский, гитарный мастер построил для Басманова по спецзаказу гитару. У нее были три грифа. На верхнем был настроен ре-минор, на среднем – ля-минор, а на нижнем – ми-мажор. Где сейчас этот шедевр – неизвестно.
23.
Ночь. Парадняк. Лестница. Последний этаж. Открывается замочная скважина, и из нее блестящий глаз долго и внимательно изучает обстановку. Осторожно, тихо-тихо щелкает замок. Дверь приоткрывается. Тишина. Наконец, из-за двери высовывается человек с ведром. Минут через пять он делает шаг из двери и ступает на лестницу.
Мгновенно раздается грохот, звон стекла, крики, топот – и все стихает.
Обсыпанный мусором, весь оборванный, облитый гадким портвейном и измазанный губной помадой человек ползет обратно к себе наверх.
С улицы доносятся крики:
– Я же говорил: мы будем пить с БГ!
24.
I в. н.э. Иерусалим. Раннее утро. По кривой грязной улочке идет кривой грязный рыжий еврей. Он несет в руках мешочек. Время от времени он встряхивает его, прислушивается к звону и напевает:
– Серебро Господа моего!..
25.
Маэстро вроде бы сидел на Бисквите, сыпал на мостовую бисер и приговаривал:
– Хипи-хипи-хипи!..
26.
Крыса. Осень 1990-го года. Герла подходит сзади к мужику и начинает на характерном ломаном русском излагать:
– Исфинитте са непрафильны аксэнт, мы приехал с корот Тарту, наша круппа 'Пропеллер'
