Слёзы королевы

прекрасных надежд — но не о том, как сбывались они. В ней говорилось о том, как Любовь бросает вызов Смерти — но и о том, как смеется в ответ Смерть. Довольное хихиканье Радостного Зверя в логове внезапно стихло. Зверь поднялся на ноги в встряхнулся. Веселости у него заметно поубавилось. Акроннион продолжал петь песнь, называемую Скорбной. Радостный Зверь, печально понурив голову, двинулся прямо к нему. Паника охватила Акронниона, но он не умолк. Он пел о неумолимом времени. Две огромные слезы набежали на глаза Радостного Зверя. Акроннион ногою придвинул поближе агатовую чашу. Он пел об осени и увядании. И Зверь заплакал — так плачут в день оттепели снежные холмы; и в агатовую чашу с плеском покатились крупные слезы. Акроннион в отчаянии продолжал петь; он поведал о тех светлых проблесках радости, что не сразу дано осознать — и не дано испытать дважды; о солнечных бликах, что озаряли некогда дорогие лица, ныне ушедшие в небытие. Чаша была полна. Акроннион чувствовал, что обречен:

Зверь подобрался совсем близко. Трубадуру вдруг показалось, что у того потекли слюнки! — но нет, это только слезы увлажнили пасть Зверя. Герой уже ощущал себя лакомым кусочком! Рыдания Зверя стихали! Акроннион запел о мирах, разочаровавших богов. И вдруг — раз! — и меткое копье Аррата вонзилось сзади точно в лопатку; и слезам, и развеселым проделкам Радостного Зверя настал конец — отныне и навсегда.

С величайшей осторожностью унесли друзья чашу слез, оставляя тушу Радостного Зверя, дабы внести некоторое разнообразие в диету зловещей вороны; проходя же мимо открытого всем ветрам домика под соломенной кровлей, распрощались они со Стариком, Приглядывающим За Волшебной Страной; он же, внимая рассказу о подвиге, довольно потирал свои огромные руки и повторял себе под нос: «Замечательно, просто замечательно. Моя капуста! Моя капусточка!»

И очень скоро Акроннион вновь пел в лесном дворце Королевы Лесов, загодя осушив до дна агатовую чашу. То был торжественный вечер: собрался весь двор, прибыли послы из краев легенд и преданий, явились даже один-два из Терра Когнита.

И Акроннион пел так, как не певал никогда раньше и не споет уже вновь. Воистину исполнен скорби, великой скорби, путь человеческий; краток и безрадостен отпущенный смертному срок, и неведом итог; тщетны, о, как тщетны все усилия смертных; а удел женщины — кто скажет о нем? Ее рок, слитый воедино с судьбою мужчины, небрежно начертан равнодушными богами, что к другим небесам обращают лик свой.

Примерно так начал Акроннион, но затем вдохновение охватило его, и не в моей власти описать тревожную красоту его песни; радость переполняла ее, но с радостью сливалась неизъяснимая скорбь: таков и удел человеческий, такова же наша судьба.

Рыдания вторили дивной песне; вздохи эхом прокатились по залу: всхлипывали воины и сенешали, а девушки плакали в голос; от галереи до галереи слезы лились дождем.

Вокруг Королевы Лесов бушевал ураган рыданий и скорби.

Она же так и не обронила ни одной слезы.