являются богачами и наживаются на счет нужды остальных» (буржуазия тож).
И это, в свою очередь, неизбежно предполагает классовую борьбу, протягивающуюся значительно дальше периода непосредственных революционных боев, для которых т. Троцкий наметил трехчленный период времени 20–30-органически несущая в себе начало коммунизма, тем полнее решение задач достижения коммунизма, тем короче путь к нему.
Маркс, давая психологическую характеристику революционных периодов, пишет:
«Как раз тогда, когда люди, повидимому, только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее, создают нечто совершенно небывалое, — как раз в такие эпохи революционных кризисов они заботливо вызывают к себе на помощь духов прошедшего, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы и в освященном древностью наряде на чужом языке разыгрывают новые сцены всемирной истории».
И дальше Маркс, подчеркивая противопоставление буржуазной революции революции пролетарской, пишет:
«Социальная революция девятнадцатого века (а двадцатого тем более. — В. П.) не может стать сама собой, не отказавшись от всякого суеверного почитания старины. Прежним революциям необходимы были всемирно исторические воспоминания о прошедшем, чтобы заглушить в себе мысль о собственном содержании. Революция девятнадцатого столетия должна предоставить мертвым хоронить своих мертвецов, чтобы уяснить себе собственное содержание».
Тем более — повторяем — в двадцатом веке.
Мы считаем, что сейчас, в период обостреннейшей классовой борьбы, выдвигать вопрос о близком (исторически) периоде, в котором начнется растворение класса «в коммунистическом общежитии», это значит авансировать возможность уже сейчас, в период классовой борьбы, ее ослабления в определенных пунктах революционного переустройства.
Нужно, конечно, везде и всюду подчеркивать общечеловеческую значимость борьбы пролетариата за культуру, но при этом надо резко, жирным шрифтом подчеркивать:
Обще-человеческая значимость борьбы пролетариата за культуру значима постольку, поскольку классовое значение этой борьбы не ослабляется, как ее основа.
Объективно точка зрения т. Троцкого, с одной стороны, окрыляет буржуазную мысль: «нам хоть бы буржуазную-то культуру усвоить, а пролетарской никакой не будет», — ну, конечно, буржуазный ум поймет это как лозунг «от буржуазной культуры к общечеловеческой.» А масса учтет мысль т. Троцкого как развенчивание точки зрения против буржуазной культуры, и в массе будет наростать: «а, ведь, буржуазная-то культура — она ничего-себе».
Это — уже компромисс, это уже крепкий крен направо, это уже большая уступка буржуазной культуре, это большой аванс спекулятивной научной мысли, с которой сейчас только еще разгорается исторически решающий бой.
И аванс — тем более несвоевременный, когда мы видим на примере германских событий, как глубоко проникает обволакивание буржуазной культурой класса, исторически выдвинутого на арену решающих битв, как развенчивает его предательски-заботливо воспитанная социал-демократией вера в возможность врости в капитализм и пойти к новому миру не через острые классовые битвы!
Конечно, это — частный, по отношению к общему абрису событий, момент, но, тем не менее, его значимость здесь есть и значимость, льющая воду на мельницу противодействующих коммунизму сил.
Этого урока нельзя не учесть, когда мы говорим о классовой борьбе пролетариата в области культуры.
Выдвинутое нами положение о пролетарской культуре т. Троцкий считает пропитанным «крайне некритическим уподоблением судеб пролетариата и буржуазии».
Кто хочет понять нас, как следует, не поставит так вопроса.
Разберемся.
В основе своей пролетариат, как класс, есть антитеза буржуазии, но никогда и нигде мы не ставили вопрос, что называется, ребром: пролетарская, мол, культура есть антитеза буржуазной, а потому бей в мою голову, круши буржуазную культуру.
Мы понимаем дело так.
Класс накапливает силы, как резкий антагонист буржуазии в классовой борьбе, и — только при этом условии. Всякое принципиальное отклонение от этого ведет в конечном счете к признанию возможности «вростания в капитализм». Последовательная революционно-марксистская мысль всегда боролась, борется и сейчас против этого.
На определенной исторической ступени вступает в силу формула революции, известная каждому марксисту.
Пролетариат свергает буржуазию, экспроприирует экспроприаторов.
Что происходит? Только то, что силы, направленные на эксплоатацию пролетариата, т.-е. против него, поворачиваются победившим пролетариатом против своего классового врага— буржуазии.
Машина остается машиной, винтовка винтовкой, но используется она уже не как инструмент порабощения пролетариата, а как инструмент для подавления буржуазии и освобождения всего общества. И здесь антитеза выступает с отчетливой ясностью. Разве не противоположны друг другу основы «divide et impera» (разделяя, властвуй) и «пролетарии всех стран, соединяйтесь»; индивидуализм, как краеугольный камень буржуазной идеологии, и коммунизм; разве не противоположны прибавочная стоимость в капиталистическом обществе и прибавочный продукт в обществе коммунистическом, или научное, материалистическое понимание мира и его религиозное восприятие?
Полярно противоположны.
Но здесь-то и начинается диалектический узел, в котором легко запутаться.
Нельзя, говорят нам, выдвигать понятие антитезы там, где класс использует порой в чистом виде элементы буржуазного общества в производстве (машины и пр.), вооружение, военную технику, в переходном периоде условно даже — буржуазное право, вплоть до охранения его. Но все это ничуть не противоречит нашему положению об антитезе.
Масса ценностей материальных, и даже идеологических, берутся победившим классом от буржуазного общества и используются в дальнейшей борьбе и революционном переустройстве общества. Чем же руководствуется класс в этом использовании? Своими классовыми интересами, во-первых, и конечной целью, во-вторых. И тут надо в конце концов понять, что позиция антитезы есть единственный компас, который указывает пролетарию верное направление в море буржуазного общества, преодолеваемого им. —
Машина должна дать максимум продукции, но — при условии 8-ми часового рабочего дня. Происходит перераспределение труда, техническое и общественное, коллективизация производства, его сгущение, устранение системы конкуренции и замена ее системой соревнования, — все это переводит использование буржуазной машины, станка на принципиально иные рельсы, прямо противоположные методам буржуазного хозстроительства, хотя бы внешне вся хозмашина в определенном промежутке времени сохранялась в технике производства целиком. Но, ведь, и в буржуазном обществе есть: машина и религия, станок и индивидуалистическая философия, паровоз и идеалистическое миропонимание, математика и математические доказательства бытия божия!
Это дает нам достаточно права ставить вопрос так, как ставим его мы. Но это и обязывает нас к ясности, устраняющей возможность примитивного понимания выдвинутого нами положения.
Антитеза предполагает синтез. Здесь важно отметить положение, что ни одна общественная формация не отмирает до тех пор, пока не отпали основы, на которых она базируется, и на ряду с этим не создались предпосылки для создания элементов нового общества.
Но формация отмирает, и предпосылки создаются в процессе классовой борьбы, в котором нельзя установить резких граней: сегодня — одно, завтра — другое.
Процесс протекает беспрерывно, каждодневно, иногда трудно уловим. И здесь важна ориентирующая основа, более крепкая, чем простое «прибрать к рукам».
Мы говорим пролетариату: ты — антитеза буржуазии, твоя цель противопоставить себя и свои задачи, как класса, ей, используя в то же время все элементы буржуазного общества, как материальные, так и интеллектуальные, для своей борьбы и творчества.
