подождать.
По крайней мере, когда я вспоминаю свою жизнь — хоть детство, хоть юность, хоть, так сказать, зрелость, я помню, в основном, летние дни.
Детство было сплошным летом, только несколько иных эпизодов помнятся: вот, к примеру, бреду по деревенской грязи в постылую школу; а вот ищу с мамой потерянную калошу в сугробах, по которым катался на санках.
Боже мой, мы ведь ещё ходили в калошах — которые одевали на валенки, и это было в моей жизни. Какой я старый уже. Хорошо ещё, что я лапти не помню.
В общем, калошу мы тогда нашли, а все остальные воспоминания мои без калош и без снега — там только солнце, горячий воздух и много воды.
Вся осенняя, зимняя, весенняя жизнь пролетела серой, сырой, солёной чередой, и только лето, медленное и тягучее как мёд, тянется и тянется, иногда даже превращаясь в стоп-кадр, который никак не сдвинется с места.
Помнится, к примеру, как однажды мы с любимой провели на горячих песках возле реки Керженец дней, наверное, пять. Мы лежали недвижимо как ящерицы, иногда, впрочем, отползая к воде. Окунувшись, я извлекал из песка возле берега бутылку вина или пару пива, и отползал на лежанку из старого покрывала. К вечеру я выпивал 6–7 литров разнообразного алкоголя, ни на минуту не пьянея. Жара стояла в сорок градусов, и счастье моё было нестерпимо.
Это было огромное время! Оно никак не могло кончиться!
За эти дни я передумал всю свою жизнь, потом ещё очень долго не думал вообще ни о чём, потом неустанно смотрел на воду, потом ещё дольше вглядывался в лес на том берегу — каждое дело отнимало у меня в реальном времени не менее ста еле истекающих часов. И всё это, говорю, вместилось в пять дней. Определённо, каждый день пошёл за месяц.
Всё врут, когда говорят, что счастье мимолётно, а жизнь состоит из череды нудных дней. Я хочу думать, что всё, черт возьми, наоборот. Счастье никак не может кончиться, оно неотступно и навязчиво. А будни — пролетают, даже не задевая быстрыми крыльями; порой даже обидно, что не нельзя схватить эти будни за их стремительный хвост.
Как бы так научиться, чтобы лето было всегда, даже если вокруг снега и в них потеряны наши калоши, и ноги мёрзнут, и мама недовольна.
К финалу зимы, что греха таить, действительно устаёшь: наша природа подъедает редкие русские витамины, леденит кровоток, ослабляет мозг бессоницей, ленностью и вялостью.
К марту очень хочется спать, и ты никак не можешь распуститься с первой весенней почкой.
Бывая за границей, я очень понимаю, отчего люди там не едят… нет, даже не так — не наворачивают тяжёлой ложкой суп, щи, борщ! не потребляют по сорок пельменей сразу! не режут сало огромными кусками! не пьют водку стаканами! и даже хлеб не едят — в тех количествах, в каких едим его мы. Потому что нам, блин, холодно — а им, блин, нет. О, и блины ещё там не потребляют — с рыбой, с вареньем, с мясом, с творогом. И творог тоже не едят — такой какой едим мы: настоящий, белый, калорийный, крепкий настолько, что его можно использовать его в качестве замазки для постройки крепостных стен.
Нам холодно и неуютно, мы предпочли бы спать зимой, как наши медведи, но всю зиму мы, напротив, ходим на работу, бродим по холодным цехам, коридорам, офисам, месим снег, кутаемся в тяжёлые одежды и крепимся, крепимся.
Даже сегодня, когда воочию настало глобальное потепление, и русская зима объективно потеряла свой авторитет — даже сейчас у нас холодно, осклизло и гадко, и изморозь всегда ползёт по спине, въедаясь в позвоночник.
Мы гребём всеми конечностями навстречу маю, и даже апрелю — потому что наше лето, вовсе не жаркое, но такое сладкое, славное, сердечное — начинается именно тогда. И длится, скажу я вам, минимум до октября.
Мы будем испытывать очевидные неудобства, но искупаемся всё равно именно в мае, желательно первого числа. Но если не выйдет, то 9-го, в День Победы — наверняка.
Потом нас будет покрывать лёгким ледяным туманом, но мы пролежим на пляже до октября.
И благодаря этому мы всё-таки наберёмся сил, мужества и смелости для того, чтобы стремительно преодолеть эту краткую, нестерпимо краткую, невыносимо краткую, почти незаметную, — скорей бы она уже кончилась, — зиму!
Зима будет хватать нас за ноги, срывать эти самые треклятые калоши, сжимать наши уши в ледяных своих варежках, задувать в глаза хлёсткой пылью, но мы проберёмся сквозь неё к своему берегу, где всё тот же стоит тихий лес, и река течёт неслышно, и в реке вот уже не первую сотню лет стоят мои бутылки с вином, пивом, портвейном, ромом и прочими чудесами.
О, какая у них выдержка, у этих напитков! Как упрямо они ждали и ждут меня!
И какая выдержка у нас: потому что мы доживём до этой минуты. Чего бы это нам не стоило. Даже не заметим, как доживём. Скоро лето, любимая, скоро лето! Я почти уже себя убедил в этом. Ещё совсем немного и мы опустим эту мерзкую температуру. Опустим её, как последнего дворового негодяя, она того заслуживает — ведь именно она своровала наше тепло, нашу нежность, наше летнее горячее сердцебиение. Нет терпения уже терпеть всё это, нету его.
Скоро лето, моя дорогая, скоро счастье. Вот оно уже, у самой кромки зимы.
…Чёрт, отчего же я так мёрзну до сих пор.
Как я место Путина занял
Российская конспирология — вещь, требующая отдельного исследователя. Но скорее врача.
Предыстория вкратце такова.
Премьер Владимир Путин решил в очередной раз повстречаться с представителями литературной общественности — издателями и писателями.
Странным для меня образом, я попал в число приглашенных.
То есть, я уже имел честь быть званым на встречу с ВВП, когда он еще был президентом, — и тогда все закончилось не совсем хорошо. Я попросил его амнистировать политзаключенных, а он, по большей части, отшутился. В частности, поинтересовался, а чего нам, представителям несистемной оппозиции, не нравится в стране. Пришлось рассказать.
В итоге получился некоторый скандал, интернет рвал и метал. Одни говорили: как не стыдно вообще встречаться с властью, другие — как не стыдно прийти в гости и вести себя подобным образом, то есть, видимо, говорить про каких-то там зэков самому президенту.
Когда мне позвонили на этот раз, я сразу сказал, что ничего хорошего говорить не буду, так что лучше и не зовите. Но меня все равно позвали.
Встреча была сопряжена с заседанием Российского книжного союза в доме Пашкова.
Владимир Владимирович несколько запаздывал, поэтому выступления собравшихся чиновников начали без него. Так как Путина еще не было, мы с писателем Сергеем Минаевым тоже решили игнорировать официальную часть и курили в курилке.
Когда, накурившись, вернулись, Путина все еще не было. Мы поискали себе свободных мест — Минаев нашел на втором ряду, а я на первом увидел местечко. Рядом с Веллером. Сел туда и стал слушать очередного выступавшего.
Тут подошел мрачный человек с проводком в ухе и сказал, что это место Путина.
Вот было бы забавно, если б он пришел — а я там сижу.
В общем, меня пересадили от премьера подальше.
А сам премьер явился только через полчаса. Зал очень нежно поаплодировал и даже немного привстал с мест.
ВВП тут же прочел прочувствованную речь о пользе чтения. Единственно, что меня насторожило:
