Крис Райт
Поступь смерти
Матильда кричала.
Её губы скривились, дряблое тело задрожало. Капельки слюны, словно яркие жемчужины, взметнулись в воздух.
Мужчины и женщины вокруг неё тоже кричали. Махали исхудавшими руками, обёрнутыми в рванину из грязной шерсти и кожи. Сжатые добела кулаки, туго надутые канаты вен на шеях.
Страха не было. Они давно разучились бояться. Не забыли только ненависть, славу и саму жизнь. Всё их существование превратилось в вопль – долгий, нескончаемый крик единодушия и жестокости.
Они побежали. Вверх по скользкому от грязи склону, взбивая ногами слякоть, оступаясь и падая друг на друга, только бы добраться до врага.
Охрипшая от нескончаемого крика, Матильда неслась в первых рядах. Она тяжело поднималась вверх, цепляясь свободной рукой за землю, поскальзываясь на истоптанной траве.
Проливной дождь превращал изборождённую ногами грязь в скользкое серое болото. Низкое, тёмное небо свысока хмурилось на них. Далеко на востоке раскачивался дремучий, густой, словно спутанные волосы, Драквальдский лес.
На горе стояли зверолюди.
Они ревели и топали копытами, трясли тупыми клинками и размахивали знамёнами из рваных шкур.
Сотни их собрались здесь. Они смердели тухлой кровью, мускусом и мокрыми шкурами. Хриплым оглушительным рёвом они бросали людям вызов.
– Смерть нечистым! – проорала Матильда.
Она добралась до гребня горы и бросилась в толчею уродливых тел.
Словно два помойных стока с грохотом сошлись две армии. Ни ярких бликов на начищенных доспехах, ни цветастых стягов, развевающихся в лучах солнца. Меньше тысячи с каждой стороны. Каждый открытый участок кожи измазан грязью или покрыт коростами, болячками и гнойными ранами. Люди пахли не лучше животных, а некоторые своим видом напоминали их даже больше чем зверолюды.
Враги рубили, кололи, били, тыкали и душили друг друга. Ни стратегии, ни тактики, только голая ненависть.
Гор с лошадиной мордой неуклюже замахнулся на Матильду, та пригнулась, но прежде чем смогла ударить в ответ, лысый мужчина с ожогом в виде кометы на лице снёс зверолюду голову.
На её пути вырос худой ангор с костлявыми лапами и серой кожей. Он махнул запачканым теслом, метя ей в голову, и рассчитывая, что она ответит секачом.
Матильда расхохоталась и хорошенько приложила его кулаком. Когда голову ангора дёрнуло назад, она засмеялась снова, потом ещё, когда врезала ему по морде: она хихикала, погружая пальцы в глазницы, чтобы выдавить студенистые шарики, прячущиеся внутри, фыркала как маленькая девчонка, разрывая ангору глотку, мощными рывками выдирая сухожилия и выворачивая позвоночные хрящи.
Звери были на голову выше людей. Сильнее, лучше вооружены и одержимы присущим всему их роду коварством и жаждой битвы. Но на них, словно река в половодье, набросилась армия орущих фанатиков – они нахлынули на их защитные порядки и сошлись в рукопашной.
Десятки воинов пали во время нелепого подъёма. Ещё больше было вырезано, когда фанатики сошлись с врагом вплотную. Их избивали до смерти, пускали кишки острым железом, потрошили жуткого вида клыками.
Но людям было плевать, их это не останавливало. Они теснили зверей, вытирая кровь с распахнутых глаз, в унисон распевая хвалы Зигмару. Они были единым целым, одной сущностью, воплощённым отмщением.
Завидев крупного варгора с красными глазами и слюнявой пастью, Матильда развернулась и резко махнула секачом, отбивая несущийся на неё кинжал. От удара по руке прошла дрожь. В тот же момент она бросилась вплотную к противнику и, отводя секач назад и в бок, вцепилась пальцами ему в морду, стараясь дотянуться до его красных глаз, словно это были рубины.
Гор отмахнулся от неё и ударом огромного кулака свалил Матильду на колени. Он высился над ней, готовясь нанести смертельный удар.
Матильду шатало, перед глазами всё плыло. Смутно она почувствовала, что вот-вот умрёт, и от этого её неожиданно бросило в яростный экстаз.
Он воззвала к Зигмару и, оглядываясь в поисках противника, с трудом поднялась с колен.
Но гор уже исчез. На его месте стоял высокий мужчина. В тяжёлых, тусклых от дождя доспехах, он ярко выделялся среди прочих людей. Сквозь пелену ливня виднелось угрюмое лицо с грубыми чертами – сочувствия не больше чем у чугунной болванки. Фрагмент священного писания был туго привязан к его лбу ремешками из морёной кожи. Мощные руки, закованные в серую сталь, сжимали тяжеленный боевой молот. И кровь – кровь убитого гора – грязными ручейками стекала с рукояти.
У Матильды словно выросли крылья. Если до этого она и так вопила не переставая, то теперь её крики стали ещё громче.
– Отче! – проревела она, коснувшись пальцами ожога в виде кометы на лбу. Повсюду вокруг неё фанатики подхватили крик. – Отец Всемогущий!
Лютор Гусс из Церкви Зигмара, человек, давший Матильде всё и столько же потребовавший взамен, если и слышал её, то виду не подал. Он шагал вперёд, размахивая огромным молотом, будто пёрышком; лицо было непроницаемо, словно железная маска, тонкие, упрямо сжатые губы разомкнулись лишь раз, только чтобы вымолвить одно-единственное слово.
Матильда была далеко и не слышала, что он сказал. Она снова сражалась, рубя своим секачом во славу Зигмара. В суете и грохоте праведной битвы слова утрачивали всякий смысл.
Но слово было сказано. В вихре жестокой резни он тихо произнёс его, и тот же час молот ожил вновь.
– Кольсдорф, – вымолвил он, и голос его был полон горечи.
– Ну, знаешь, ты просишь невозможного, – произнёс маркграф Борс фон Ахен.
Его голос был спокоен, даже добр. Толстые губы, блестевшие от выпитого недавно вина, растянулись в деланой улыбке.
Лютор обернулся, на лице священника было написано презрение.
– Я никогда не прошу невозможного, – ответил Гусс, его низкий голос был спокоен. – Всё выполнимо с благословения Зигмара, и я прошу тебя исполнить Его волю, а значит, прошу лишь того, что можно претворить в жизнь.
Фон Ахен заморгал и удивленно посмотрел по сторонам.
– Замечательно. Образованный священник.
Он откинулся в своём кресле, и его жирный подбородок затрясся.
Маркграф был разодет в горностаевые меха и шелковые одежды, плотно облегающие его круглый живот. Возле него на низких деревянных креслах полукругом сидели восемь бюргеров. До полудня было ещё далеко, но у стен в приёмной уже горели факела.
Гусс стоит перед собравшимися: ноги расставлены широко, плечи расправлены, руки сжимают навершие боевого молота. Свет факелов отражается на его тяжёлой броне и бритой голове. Он на целый фут выше самого крупного из присутствующих, а плечи по ширине не уступают фон Ахенову брюху.
Небеса за стенами здания хмурились от предстоящей грозы. На полу валялась старая солома, потрескавшийся камень на стенах был чем-то испачкан.
Не самое богатое местечко этот Кольсдорф.
Гусс то и дело оглядывал присутствующих, и когда его взгляд падал на лица сидевших перед ним
