ума не приложу, где мы можем раздобыть на эту операцию деньги, — сказала тетушка Нэнси.
— У меня кое-что есть в загашнике на черный день. — Кэтрин попыталась весело улыбнуться. — А ведь такой день в нашей жизни настал, тетушка.
— Послушай меня, девочка, — ответила Нэнси. — Я уже старая женщина. Деньги, которые ты скопила, пригодятся тебе и твоей дочке. Ведь у тебя нет мужа, который бы позаботился о вас.
— Хорошо, тетушка, мы можем вернуться к этому разговору позже, а сейчас нам всем надо отдохнуть, прежде чем поехать завтра утром в больницу к маме.
Поцеловав тетушку в лоб, Кэтрин приняла душ, надела ночную рубашку и забралась под чистые свежие простыни. Но ей не спалось. Ее опять стали мучить мысли о том, что она оказывалась неполноценной матерью для Энни и все больше и безнадежнее влюблялась в мужчину, который не отвечал ей взаимностью. Ей казалось, что силы и воля покидали ее, и что она была уже не в состоянии выдерживать навалившееся на нее бремя.
Перевернув подушку, женщина закрыла глаза, твердо решив не давать волю слезам и жалости к себе. Нытье, вой в подушку никогда ничего не меняли в ее жизни.
И тем не менее, когда она наконец заснула, привидевшиеся сны оказались не такими практичными, какими были ее намерения наяву. Ей вновь пригрезились сверкающие рыцарские доспехи, белые лошади и главный герой в ее жизни — Джеймс Роккаттер.
Когда на следующее утро Кэтрин проснулась, в комнате уже было совсем светло. Часы показывали четверть девятого. Отбросив одеяло, она вскочила с постели и подбежала к детской кроватке: Энни в ней не было. Сердце женщины беспокойно, почти панически забилось. Не случилось ли чего?
Но в следующую минуту раздался веселый смех девочки. Набросив на себя халат, Кэтрин быстро спустилась в гостиную и увидела Энни и тетушку Нэнси; они сидели на полу среди игрушек, которые она не забыла захватить с собой из дома. Пожелав им доброго утра, Кэт прошла в кухню, примыкавшую к гостиной, и приготовила по чашечке кофе себе и тете.
Не только кухня, но и другие комнаты, весь дом тетушки Нэнси казался тесным, но от этого вовсе не терял теплоты и уюта. В этом доме Кэтрин выросла, и атмосфера в нем всегда казалась ей пропитанной заботой и любовью. Может быть, именно эта атмосфера, эта душевная теплота в родительском доме всегда давала ей силы воспринимать все невзгоды жизни с улыбкой.
— Тебе надо было разбудить меня пораньше, тетушка, — сказала Кэтрин, когда в кухню вошла хозяйка дома. Чуточку отхлебнув горячего кофе, она добавила: — В это время мы могли бы уже быть в больнице у мамы.
— Мы с сестрой переживаем за тебя, девочка. — Тетушка Нэнси тоже отпила кофе. — Ведь ты живешь одна с маленьким ребенком… Тебе нелегко в жизни.
— Я уже тысячу раз говорила тебе и маме, что у меня все нормально. Я в состоянии сама побеспокоиться о себе и Энни.
— Но…
Их давний разговор-спор прервался — к облегчению Кэтрин — неожиданным стуком в наружную дверь. Нэнси метнулась к выходу — и через минуту вернулась с вазой нежно-алых роз, переданных посыльным.
— От кого же такой шикарный букет? — спросила она, передавая Кэтрин сопроводительную открытку.
— Кэтрин, — прочитала вслух женщина, — надеюсь, твоя мама скоро поправится. Джеймс.
— О, дорогая, а я и не знала, что у тебя есть кавалер!
— У меня нет кавалера, — ответила Кэтрин.
— Конечно же, есть. Мужчина не пришлет такой огромный букет, если у него нет серьезных намерений к даме.
— Джеймс — мой босс, а вовсе не поклонник. Просто он хорошо воспитанный мужчина.
— Интересно… Двадцать четыре, двадцать пять. М-да… Но скажи мне, милая, много ли бывает таких боссов, которые посылают своим секретаршам по двадцать пять изумительных роз только в силу своей хорошей воспитанности?
— Тетушка Нэнси, этот человек в состоянии посылать по такому букету каждой своей знакомой женщине, и понесенные затраты все равно останутся для него лишь мелкими расходами. Он просто сделал для меня красивый жест.
Не прерывая беседы, Кэтрин и тетушка Нэнси добрались до больницы еще до того, как Элис Пирс вернулась с консультации от физиотерапевта. Пока они дожидались ее, дочь успела поговорить с лечащим врачом матери и со специалистом по гериатрической ортопедии, так что у нее создалось более или менее ясное представление о состоянии здоровья матери.
Но окончательно Кэт успокоилась только тогда, когда увидела мать воочию. При всем случившемся Элис выглядела чудесно, а когда к ней бросилась Энни, она просто расцвела от радости.
Тетушке Нэнси не терпелось рассказать сестре о букете роз, и, как только две женщины уединились и принялись обсуждать «явное» знамение, стоявшее за присланными цветами, Кэтрин что-то недовольно пробурчала и обхватила голову руками. А когда некоторое время спустя огромный букет весенних цветов был доставлен на имя Элис Пирс, обе сестры пришли просто в неописуемый восторг. И их мнение было единым: любой мужчина, дарящий цветы матери девушки, должен быть серьезным.
У Кэтрин вспыхнуло желание убить Джеймса. Но она сказала:
— Мама, ни за твоими цветами, ни за теми, что были присланы мне, не кроется ничего, кроме проявления доброты и воспитанности. Джеймс может быть очень великодушен, и он…
— Он относится к тебе очень нежно, доченька. И это так чудесно!
— Вовсе не нежно, — процедила Кэтрин сквозь зубы.
— А я тебе говорю, что…
— А я говорю тебе, как уже сказала тетушке Нэнси, что Джеймс — просто мой босс. И никто больше. И он еще воспитанный человек. Вот и все.
— Очень богатый и воспитанный, — прошептала Элис сестре.
Для Кэтрин эти слова явились последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.
— Прекратите немедленно! — вспылила она. — Мне надоели эти ваши красивые сказки, которыми вы уже столько лет забиваете мне голову. Я в последний раз высказываю вам свое мнение: в реальной жизни сказок со счастливым концом не бывает!
Схватив под мышку Энни, женщина выбежала из палаты. Она едва управляла собой и шла, не останавливаясь, до тех пор, пока не оказалась в педиатрическом отделении больницы и не наткнулась на детскую игровую комнату. Медсестра разрешила им войти в комнату, и Энни тотчас весело набросилась на надувного клоуна, а Кэтрин сердито плюхнулась в кресло.
Женщина напрягла всю свою волю, чтобы успокоиться. Она не хотела обидеть ни мать, ни тетушку Нэнси, но ведь в конце-то концов они должны были прислушаться к ее мнению! Обе сестры были просто счастливы от одной только мысли, что в ее жизни мог появиться мужчина, оказывающий ей знаки внимания, и это злило ее и в то же время смешило. Кэтрин знала, что обе женщины желали ей лишь добра, что они были продуктом своей эпохи и что замужество в их представлении было наивысшим взлетом, кульминацией жизни. Но им следует выбросить из головы такое безумное представление о ее жизни! Она сомневалась, что когда-нибудь выйдет замуж вообще, а уж тем более за своего босса.
Не дай бог они еще догадаются, что она по уши влюблена в Джеймса… Ее сердце ныло, нервы были натянуты как струны.
Когда Энни вдоволь наигралась и устала, Кэтрин взяла ее на руки и возвратилась в палату матери.
— Мама, — сказала она, прижимая к груди головку уснувшей дочурки, — прости меня, пожалуйста. Я была резка и неправа…
— Ты ни в чем не виновата, милая. Это мы, две старые дурочки, неправы, потому что пытались разыграть роли счастливых свах, и это нам надо просить у тебя прощения.
— Ах, мама, — сказала Кэтрин, ласково положив в ладонь руку старой женщины, — как бы я хотела, чтобы ты была права! Как бы мне хотелось, чтобы у каждой истории был свой счастливый конец. Но, к
