— Доказать? Как ты можешь доказать что-то подобное? Спокойной ночи, Альберт, — и повесила трубку.
Я встал и оделся. Спустился вниз и принялся размышлять. Налил себе виски, медленно выпил и налил еще.
Когда я последний раз смотрел на часы, они показывали около часа ночи. Я накинул легкую куртку и направился к сараю. Открыл дверь, зажег свет и снял со стены лопату. На этот раз я пошел прямиком к овражку. Возле могучего дуба чуть подождал, глядя на полную луну, потом пошел, считая шаги: «Один, два, три, четыре…» На шестнадцатом шаге я остановился, повернулся на девяносто градусов, отмерил еще восемнадцать шагов и воткнул лезвие лопаты в землю.
Минут пять я усердно копал, а потом в уши мне вонзился истошный свист. Тотчас засияли по меньшей мере десять фонариков, послышались приближающиеся голоса. Я заслонил глаза от яркого света и узнал Миллисент.
— Какого черта вы здесь!
Она оскалилась.
— Вы хотели убедиться, что Эмили действительно мертва, не так ли, Альберт? Сделать это вы могли только одним способом — вернувшись к ее могиле.
— Я просто ищу наконечники индейских стрел, — возразил я. — Есть древняя примета: найдешь таком наконечник лунной ночью, и он принесет удачу в ближайшие недели.
Миллисент представила собравшихся.
— Как только я начала подозревать, что случилось с Эмили, вы, Альберт, были под неусыпным наблюдением частных сыщиков. — Она показала на остальных. — Миссис Питерс смогла подражать Эмили. Это ее голос вы слышали по телефону. Она же играла на пианино. А это миссис Макмиллан. Она подделала почерк Эмили и она же была женщиной в лиловом платье и голубой косынке.
Оказалось, что вокруг собрались все домочадцы Миллисент. Я увидел также Амоса Эберли и чету Брюстерсов. Завтра же уволю их!
Сыщики принесли собственные лопаты и заступы. Двое из них вытеснили меня из неглубокой ямы и принялись копать.
— Эй, слушайте-ка! — рявкнул я, впадая в ярость. — Вы не имеете права так делать! Это моя земля, мое владение! По меньшей мере, вам нужен ордер на обыск.
Миллисент позабавило мое возмущение.
— Это не ваша земля, Альберт. Она моя. Вы на целых шесть шагов заступили за межу,
— Пожалуй, вернусь-ка я домой, — сообщил я им.
— Никуда вы не пойдете, Альберт, вы арестованы!
— Не выдумывайте. Я не вижу среди этих людей ни одного полицейского в форме. А частные сыщики не имеют полномочий производить аресты.
На миг Миллисент растерялась, но потом нашлась:
— Вы арестованы общественностью, гражданами. Любой гражданин имеет право произвести арест, а я — гражданка. — Она снова дунула в свисток, болтавшийся на цепочке. — Мы знали, что поймаем вас, Альберт. Вы почти вырыли ее прошлой ночью, не так ли? Но потом передумали. Оно и к лучшему. Прошлой ночью мы не могли набрать столько свидетелей, а сегодня были начеку.
Сыщики копали минут пятнадцать, потом остановились отдохнуть. Один из них заметил:
— Мы думали, копать будет легче, но эта земля такая твердая, словно ее никогда и не рыли.
Они возобновили работу и, дойдя до глубины двух метров, бросили это дело.
— Черт, никто тут не похоронен. Единственное, что мы нашли, — наконечник индейской стрелы, — пробормотал сыщик, вылезая из ямы.
Целых полчаса, наверное, Миллисент свирепо смотрела на меня. Я улыбнулся.
— Что заставило вас подумать, будто я закопал Эмили? — И, не дожидаясь ответа, отправился домой.
Когда я впервые догадался о маневрах Миллисент и заметил круглосуточную слежку? Да почти сразу же. Ума и наблюдательности мне не занимать. Что она задумала? Наверное, довести меня до такого состояния, чтобы я не выдержал и сознался в убийстве Эмили. Откровенно говоря, схема была сомнительной. Но я знал о происках Миллисент, и приключение захватило меня. Представление затеяла она, но это я привел ее к овражку. Были мгновения, когда я думал, что переигрываю: например, вытирая несуществующую испарину или преследуя призрачную женщину в лиловом платье. Но, с другой стороны, я считал, что именно таких действий от меня и ожидали, и не хотел разочаровывать своих соглядатаев. Подготовительные походы к овражку тоже должны были внести свою лепту. А прогулка туда прошлой ночью с лопатой на плече просто не могла не собрать многочисленную толпу сутки спустя. Кроме самой Миллисент, я насчитал аж восемнадцать свидетелей.
Я размышлял, что выбрать: клевету распускание слухов, злонамеренный сговор, незаконный арест? Может быть, и еще что-то. Я буду грозить Миллисент судебным иском на немыслимую сумму. Так теперь принято или не так? Двадцать миллионов? Впрочем, сумма не имеет значения, поскольку едва ли дело дойдет до суда. Нет, Миллисент побоится слухов и не допустит, чтобы весь мир узнал, какой дурой она себя выставила. Кузина не захочет оказаться посмешищем в своем кругу и, конечно, попытается все замять. Несколько долларов здесь, несколько долларов там, и молчание свидетелей будет куплено. Но ведь не всех восемнадцати — на это глупо даже надеяться. Зато, когда слухи поползут, она сумеет извлечь из них выгоду, если главный участник игры примет ее сторону и начнет отрицать, что вся эта история вообще имела место. И я сделаю это для Миллисент. На выгодных условиях. На очень выгодных.
В субботу у меня зазвонил телефон.
— Это Эмили. Я возвращаюсь домой, мой милый!
— Прекрасно!
— Кто-нибудь по мне соскучился?
— Ты даже не представляешь!
— Ты никому не говорил, где я пропадала эти четыре недели? Особенно Миллисент?
— Особенно ей.
— А что ты ей сказал?
— Что ты у подруги в Сан-Франциско.
— О, дорогой! Я никого не знаю в Сан-Франциско! Как ты думаешь, она что-то подозревает?
— Может быть, совсем чуть-чуть.
— Миллисент считает меня безвольной, но ошибается! Однако мне не хотелось бы, чтобы она надо мной смеялась, если я не выдержу. Конечно, уехать в оздоровительный лагерь было не совсем честно. Но там нет соблазнов, потому что рацион строго нормируется. И все же я выдержала: ведь при желании я могла вернуться домой в любое время.
— Я восторгаюсь твоей силой воли, Эмили.
— Я сбросила семнадцать килограммов, Альберт! И уже не наберу их. Могу поспорить, я стала такой же изящной, какой была твоя Синтия.
Я это предвидел, но ей было совершенно незачем сравнивать себя с моей первой женой. Они совершенно разные, и для каждой из них в моем сердце отдельный уголок, Бедная Синтия! Она сама захотела в одиночку плыть на этом утлом суденышке. А я тогда сидел в яхт-клубе, потягивал мартини и глазел в окно на холодную серую бухту. В тот пасмурный день только лодка Синтии и была на воде. Неожиданно налетел порыв ветра. Я видел, как лодка опрокинулась, и Синтию выбросило за борт. Я тотчас поднял тревогу. Но, когда мы добрались до места крушения, было уже поздно.
— Мне придется поменять весь свой гардероб. Как ты думаешь, Альберт, мы сумеем это осилить? — спросила Эмили.
— Теперь сумеем. И не только это.
