медицинский факт! Что наводит на мысль: насколько же искалечено было наше сознание, если мы позволяли находиться на руководящих постах людям, которых таковыми можно считать с большой натяжкой. Мы не виним В. Милашенко, возможно, это его личная беда. Но с такой бедой надо сидеть дома, а не лезть в передовые ряды советской молодежи!»
Телефон у Валько звонил и без того не очень часто: все разговоры по делу он вел на службе, а личного ни с кем ничего не имел, но теперь казалось, что телефон молчит иначе, молчит угрожающе, презрительно, молчит — навсегда.
Но нет, под вечер позвонила Люся и, рыдая, прокричала:
— Подонок! У меня свадьба из-за тебя сорвалась! Все знают, что я с тобой дружила... Мне теперь только повеситься или уехать, надо мной все смеются!
Потом был звонок от Юлии.
— Я весь день думала, что тебе сказать. И ничего не придумала. Я просто хочу сказать: ерунда. То есть я не знаю, ерунда это или нет, но уверена: ерунда. Понимаешь?
— Не совсем. Но спасибо тебе.
Около полуночи позвонил Гера.
— Я отношусь к тебе по-прежнему. Но ты должен был сказать. И, сам понимаешь, мое предложение не может оставаться в силе. Я бы советовал тебе куда-нибудь уехать.
— Спасибо.
После этого Валько отключило телефон.
А в ночи явилась Александра. Без портвейна на этот раз. Впрочем, он ей был уже не нужен: она еле держалась на ногах. Прошла мимо Валько в кухню, напилась воды из-под крана, рухнула на стул и, широко упираясь руками в стол, словно на трибуне, закричала:
— Думаешь, это папахен мой тебя сдал? Нет! Это я! Думаешь, по злобе? Тоже нет. По пьяни, Валя! Все гадости у нас делаются по пьяни. Просто так. Собралась компания, выпили, разговоры, и тут Вася... Знаешь Васю? Актер из кукольного, оч смешной, прямо оч смешной! Он такой анекдот рассказал... Не помню. Да. Я о чем? Анекдот. Не помню, говорю... У тебя выпить есть? Короче, да! Вася говорит: у нас, говорит, новый актер из Новосибирска появился. Педик. Ну, и начали на эту тему. Мне интересно, сам понимаешь. Ху из ху. И я говорю... Мне похвастаться захотелось. Я сучка, понимаешь? Она же сучок. Мне хотелось похвастаться. Я говорю: я знаю то, чего никто не знает. И рассказала про тебя. А этот гад, я даже не помню, как его зовут, я же не знала, что он из газеты! Откуда я знала? Ко мне вечно шляется всякая шваль! Я же не могу без общения, понимаешь? Валя, теперь главное: я влюбился. Ее зовут Светлана. Она... Валя, ты не представляешь! Там такие губы! А теперь главное: она лесбиянка. И она думает, что я тоже. Я не отрицаю. Зато она дает себя хотя бы целовать, я умираю, Валя, но ты не смейся, это не секс, это любовь, я серьезно! У тебя есть выпить?
Валько дало ему выпить.
Александра уснула за столом, а потом свалилась на пол.
Валько оставило ее там.
Оно пило, смотрело на лежащую Александру, смотрело в темное окно, слушало голос диспетчерши, доносящийся с товарной станции, что была неподалеку (на громкоговорящую связь жильцы окрестных домов неоднократно и бесплодно жаловались):
— Седьмой на пятый, седьмой на пятый! Товарный потом обратно! Сто двенадцатый ждет семафора! Я знаю. Не поданы вагоны. Не поданы, да.
В голосе диспетчерши были будничность, деловитость, усталость. Валько позавидовало ей: она знает, как жить. А может, еще лучше: не думает об этом.
Валько надело пальто и пошло на улицу.
К железнодорожным путям.
Шло между двумя бесконечными составами — один товарный, другой пассажирский.
Оно искало вагон-ресторан — еще один подпольный источник выпивки, продают втридорога, Валько со своими дружинниками не раз накрывало спекулянтов. Еще вчера оно ни за что не стало бы пользоваться этой незаконной услугой, а сегодня — все равно. И это все равно, и прочее все равно. Всё — всё равно...
Была оттепель, стало жарко, Валько распахнуло пальто. Оно было долгополым, и Валько представилось, что оно — командир эшелона в длинной шинели. Все спят, а он, командир, идет и думает какую-то свою командирскую думу. Много хлопот. Мало еды. Много раненых. Но цель ясна. Понятно, куда двигаться и зачем. Нет вопросов, кто ты.
Составы кончились, вагона-ресторана не было.
Валько шло по путям, куда глаза глядят.
Впереди — свет приближающегося поезда.
Поезд оглушительно засвистел.
Идет прямо на него.
Валько опустило руки и закрыло глаза, как перед расстрелом. Земля задрожала, дохнуло спереди жарким воздухом.
Ударило.
Но сбоку.
Валько упало неудачно, подвернуло руку. Придерживая ее, поднялось. Женщина в ватнике стояла над ним и ругалась:
— Я что, нанялась вас спасать? Второй уже за месяц, и я все время рядом оказываюсь, вы чего, мужики, очумели совсем? — Она вгляделась. — И молодой какой! И симпатичный! И приличный! — осмотрела она одежду Валько. — Тот-то был старый и пьяный, понятно, а ты куда?
— Где бы выпить достать?
— О, это дело! — обрадовалась женщина разумному вопросу. — А денюжки имеются?
— Имеются.
— Тогда пойдем.
Она привела его к себе домой. Стребовала деньги и достала бутылку, закупоренную бумажной скруткой. Какой-то спиртовой раствор ужасного запаха и вкуса. Валько выпило и задремало. Слышало сквозь сон: приходили люди, торговались с женщиной, уходили. Потом она погасила свет и поволокла Валько на постель.
— Ты совсем пьяный или как? Может, займемся? Сто лет у меня таких молодых и симпатичных не было.
Женщина теребила его. Щупала сквозь штаны. Разочаровалась:
— Напился совсем, толку не будет. Никаких признаков. А чего ты тогда разлегся тут? Иди отсюда!
И вытолкала его.
Валько где-то шло, прибилось к каким-то людям. Отдало остатки денег, его угостили.
Проснулось: пальто нет, брюк и ботинок нет, пиджака нет. Вместо этого кто-то напялил (и то — милосердие) вонючее рванье.
Валько отправилось домой, прячась, набрело на пьющую компанию бомжей. Решив, что это они его ограбили, накинулось на них, грозя милицией и расправой. Его ударили сзади, а, когда очнулось, посоветовали не шуметь, а выпить по-человечески.
Валько выпило — и осталось с этой компанией.
И прожило в этой стае около двух недель. Бродили по помойкам, искали и сдавали бутылки, клянчили, слегка приворовывали. Ночевали в теплом коллекторе теплотрассы.
Все были чем-то больны, увечны, да еще и мозги набекрень, да еще и алкоголизм... Поэтому никто не обращал внимания на особенности Валько, хотя ему приходилось отправлять естественные надобности в непосредственной близости от компании: у них, как у животных, на это стыда не было. И вообще, все пустяки, кроме что-нибудь выпить, чем-нибудь закусить и где-нибудь поспать.
37.
Валько понравилось, оно очень быстро почувствовало, что похоже на остальных в этом сообществе, а остальные похожи на него: интересов так называемого цивилизованного мира для них не существовало. Но вскоре оно поняло, что может просто-напросто помереть: от какой-нибудь заразы, в
