В башне

И слеп, — в Твой храм обагрены ступени,

И целый мир, как скорбный Вифлеем!

В книгохранилище

В хранилище старинных, пыльных книг
Вникаю я в далекие вещания…
Часы бегут и дорог каждый миг.

Я упоен блаженством обладанья
Глубинами забытых мудрецов,
И целый мир встает, как мир познания.

Но иногда величие веков
Гнетет меня, и веет жуткий холод
От выцветших, слежавшихся листов.

О, если б я был бесконечно молод,
О, если б жить несчетные года
И утолить неутолимый голод!

Но знаю, я обмануть: «нет» и «да»,
Минуют дни восторженных исканий
И мысль придет к безвременью труда.

Угаснет пыл сомнений и желаний,
Изменят недовиденные сны,
И я умру в начале начинаний.

Я разгадал томленье тишины,
И чуткий сумрак лодок запыленных,
И понял я, что в жизни все равны.

Не надо мудрости и песен исступленных!
Как все в Одном и как во всем Один,
Равны в близи и в знаках отдаленных

Поэт, мудрец и дерзкий арлекин.

Барельеф

Виктору Муйжелю

Я видел барельеф, и до сих пор
Мне сердце жжет о нем воспоминанье…
Вот в небо крик, вот каменный укор!

Под барельефом не было названья:
Труп женщины, на нем мужчины труп,
Их Змей сдавил и замер в созерцаньи…

Взгляд у обоих холоден и туп,
Но столько страсти в жадном поцелуе
От смертной боли искривленных губ.

Проклятый Змей, чью силу роковую
Не одолеть, чьих чар не избежать,
Коварный Змей, обвивший ось земную!

Земля, земля — моя святая мать,
Везде прополз он — враг твой ненасытный,
На всем его зловещая печать.

Неуязвимый, злобно-любопытный,
Следивший жизнь несчетные года,
Он исказил твой облик первобытный.

Чуть не до неба встали города,
Где ровный свет, гудки автомобилей…
И где простор потерян навсегда…