Вначале Лесли ехала очень медленно, все время помня о своем молчаливом пассажире и стараясь, чтобы какой-нибудь резкий поворот не причинил ему излишних страданий. В конце концов это была та же дорога…
— Вообще-то я сделан не из стекла, — неожиданно произнес Даниэль. — Ты можешь ехать быстрее, чем пять миль в час, и не опасаться что-нибудь разбить.
Оглянувшись, она была удивлена: на губах Даниэля играла ироничная улыбка. Он впервые заговорил с ней, впервые улыбнулся после того, как…
— Извини, — сказала она и послушно нажала акселератор.
В первую минуту Лесли испугалась, что Даниэль вообще откажется ехать. Услышав о болезни Брайана, он пришел в неописуемое волнение и объявил, что отменяет встречу. Понадобилась вся ее вновь обретенная решимость, чтобы убедить его в том, что она тоже является служащей компании и должна отрабатывать свое жалованье.
Подумав немного, Даниэль сдался.
— Я собираюсь встретиться с мистером Келтоном, — с вызовом сообщил он, хотя имя это ничего Лесли не говорило. — Я не знаю, как долго это продлится, У него для меня важная информация.
— Хорошо, а я тем временем займусь бумагами мистера Хаггерти, — сказала Лесли, удивленная странной интонацией, звучавшей в его голосе, и вновь пожалела о том, что глаза Даниэля скрывают бинты. Очень трудно судить о настроении человека только по голосу и выражению лица.
Теперь, в машине, ободренная этой полуулыбкой, Лесли решила попытаться завести разговор. Но о чем? Какая тема была сейчас безопасной? О чем можно было говорить, не опасаясь стереть с его губ столь долгожданную улыбку?
— Как дела в тренажерном зале? — несмело спросила она наконец. Аннетт с явным неодобрением рассказала, что Даниэль провел там несколько утренних часов. Лесли не разделяла ее неудовольствие, считая стремление Даниэля к физической активности хорошим знаком.
— Ужасно. Отвратительно чувствовать, в какую развалину ты можешь превратиться всего за пару недель.
Развалину? Лесли снова оглянулась. Даниэль сидел, положив руки на спинку сиденья, под тонкой тканью рубашки угадывались мощные, рельефные мышцы его груди и рук. Конечно, он немного похудел, но вовсе не был похож на развалину. Что за ерунда!
У Лесли перехватило дыхание, когда она вспомнила, как прижималось к ней это великолепное, мускулистое тело. Было очень странно и приятно знать все эти маленькие интимные тайны любимого, мысленным взором проникать сквозь неприступный для других, созданный цивилизацией барьер: рубашка, брюки, нижнее белье… Она хорошо помнила, какой золотистой, теплой и нежной была его кожа.
А он и не подозревал, что ей это известно.
— Ты очень скоро вновь обретешь отличную форму, — заверила она Даниэля и тут же покраснела: он мог подумать, что она имеет в виду его память. — Я хочу сказать, что ты быстро окрепнешь, — добавила она торопливо.
— Опять кофейная гуща? — ухмыльнулся Даниэль, но на сей раз сарказма в его голосе почти не угадывалось. — Или ты всегда страдаешь избытком оптимизма?
— Ни то и ни другое, — осторожно возразила Лесли, полная решимости во что бы то ни стало воспрепятствовать превращению разговора в ссору. — Просто я очень в тебя верю.
Казалось, эти слова застали Даниэля врасплох. Улыбка исчезла с его губ, и, подавшись к ней всем телом, он с минуту напряженно молчал, как будто пытаясь обдумать, проанализировать ее неожиданный ответ. Затем, судя по всему, решив, что слова Лесли настолько не вписываются в разговор, что требуют отдельного осмысления, он вернулся к прерванной теме, словно пропустив сказанное ею мимо ушей.
— Я всегда безраздельно доверял своему телу, — задумчиво произнес он. — Пройти двадцать миль по джунглям, взбежать на тысячу ступеней к вершине храма майя — для меня это ничего не стоило. И держало в форме лучше всяких тренажеров.
— Могу себе представить, — ответила Лесли, обрадованная тем, что он затронул эту тему. Уж если Даниэль заговорил об археологии, дорога до города имела все шансы пройти без осложнений.
Она любила, когда он рассказывал о своей работе. Часто, когда Симон уезжал по своим делам, Даниэль с Мирандой приходили в ее кабинет, расположенный рядом со спальней девочки, и, пока Лесли заполняла ведомости или занималась еще какой-нибудь механической работой, все трое непринужденно болтали, обсуждая приключения Даниэля в экзотических странах.
Даниэль, похоже, тоже был рад смене темы. Лесли задала ему несколько вопросов о культуре майя, а он рассказал ей забавную историю о том, как некий обожающий розыгрыши профессор предложил студентам определить происхождение «археологической находки», в конце концов оказавшейся глиняной чернильницей, собственноручно изготовленной его сынишкой в качестве подарка отцу ко дню рождения.
Они не заметили, как подъехали к предместьям Сан-Франциско.
— Куда теперь? — снизив скорость, спросила Лесли. — Мы у северного въезда в город. Где находится контора мистера Келтона?
Однако Даниэль, казалось, не хотел говорить о мистере Келтоне.
— Это в деловой части города, — ответил он неопределенно. — Но встреча назначена на пять. Почему бы нам пока не пообедать? Я знаю один отличный китайский ресторанчик, неподалеку от пристани. С заливным мне сейчас, пожалуй, не справиться, а вот яичный рулет я смогу съесть вполне достойно.
— Но Даниэль… — Лесли замялась, не зная, как отговорить его от этой затеи. Ей было с ним сейчас так хорошо, что совершенно не хотелось никаких осложнений. А толчея в обычно переполненных китайских ресторанах вполне могла вывести Даниэля из равновесия. — До пристани так далеко. К тому же автомобильное движение там запрещено, и всегда полно народа.
— Ничего страшного. Возьмешь меня за руку и будешь следить, чтобы я не свалился в бухту, — весело ответил Даниэль. Затем, видимо угадав ее опасения, добавил более серьезным голосом: — Послушай, Лесли, мне необходимо оказаться среди людей, в толпе. Я чуть было не сошел с ума от тишины в больнице, а теперь — дома, где все ходят на цыпочках. Я хочу подышать свежим соленым воздухом, услышать смех и крики прохожих.
— Но твоя нога… Она же разболится после такой длинной прогулки!
— Это пойдет мне на пользу. Боль закаляет характер.
— Даниэль…
— Пошли, Лесли. Все будет хорошо. Или ты стыдишься меня? Обещаю — я постараюсь не проливать чай на одежду, кроме того, там как правило, обедают одни туристы. Никто из знакомых не увидит тебя в компании жалкого слепого калеки.
— Даниэль! — Она с возмущением схватила его за руку. — Ты несешь чуть и понимаешь это!
— Понимаю. — Он дружески сжал ее руку и улыбнулся. И улыбка эта так была похожа на улыбку прежнего Даниэля, что у Лесли на глаза навернулись слезы. — Пошли. Мы оба много пережили за последние дни. И я понимаю, тебе было трудно со мной. Давай забудем об этом на пару часов. Кое-что из моей памяти, конечно, стерлось, но то, что вместе нам всегда было весело, я помню. Ведь правда?
Она кивнула, все еще не вполне веря его словам и голосу и тщетно пытаясь сдержать слезы.
Однако он не мог видеть ее кивка.
— Ведь правда? — повторил он, опять сжимая ее руку.
— Да, — с трудом выговорила Лесли. — Это правда.
Они сидели за столиком под открытым небом, нежась в лучах послеобеденного солнца. С океана дул легкий бриз. В небе, возбужденно перекликаясь, носились чайки, а в воде, играя и кувыркаясь на волнах, оглушительно ревели морские львы. Даниэль слушал всю эту какофонию, склонив голову набок и громко смеясь.
— Забавно, — сказал он. — Когда всего этого не видишь, возникает впечатление, будто находишься на всемирном конгрессе клоунов и все вокруг дудят в трубы, играют на гармошках и бьют в барабаны.
Лесли закрыла глаза, прислушалась и тоже расхохоталась. Он был прав. Раньше шум океана был для нее просто шумом, а рев морских львов казался ужасным, но отныне, заслышав его, она будет вспоминать о
