ОЧЕНЬ ЖАРКИЙ ДЕНЬ

собравшихся.

—  Тебя душит кровь Дантона! — кричат мне.

—   Значит, за Дантона хотите вы отомстить мне, трусы? — иронично отвечаю я. — Почему же вы не защитили его, сво­лочи!

Именно они добивались казни Дантона, а теперь прики­дываются верными друзьями погибшего. В их интересах было сначала избавиться от Дантона, а потом уже от меня. Сейчас они всеми силами стараются выглядеть героями. А я — тиран? Да, так они хотят всё представить народу!

—    Как тяжело свалить тирана, — переговариваются со­бравшиеся.

Если бы я был тираном. Все было бы по-другому. Я бы уничтожил всех. Всех и сразу. Ни один приказ не проходил бы без моего ведома! Своим подлизам я бы давал богатые подачки, а любого, кто был бы против меня и моих идей, убирал.

Я замечаю, Тальен делает какой-то знак.

—   Предлагаю издать декрет об аресте Робеспьера! — кри­чит кто-то.

Воцаряется тишина. «Актеры» решили взять паузу.

И вот начинается голосование. Я молю Бога, только бы мои друзья не пострадали. Я смотрю на галерею. Мадлен крепко держит за руку Светлану, которая готова броситься сюда. Ох, Светик, Светик, мой юный верный друг.

—   Я виновен так же, как и мой брат, — выводит меня из оцепенения голос. — Я разделяю его добродетели! Я требую, чтобы обвинительный декрет был издан и против меня!

Господи! Огюстен! Зачем?

Я рьяно защищаю брата. Привожу весомые аргументы. Нет, меня игнорируют!

—  Тогда запишите меня! — кричит Антуан.

—  Меня тоже не забудьте! — добавляет Кутон.

Подбегает Леба.

—   Я не хочу разделять позор этого декрета, — говорит он. — Я требую своего ареста.

Я ничего не могу сделать. Я бессилен. Надеюсь, хоть Светлана будет более благоразумна. Я смотрю на нее. Мадлен зажимает ей рот рукой. Но она же не сможет долго сдержи­вать Светлану...

Я Мадлен Ренар, мне 30 лет. Я сижу на галерее. Я с ужа­сом смотрю на потасовку. Как хорошо, что я отдала приказ прекратить трансляцию сразу же, когда речь Сен-Жюста пре­рвали. Предчувствие не обмануло меня. Какая я молодец, что приучила сотрудников не обсуждать мои приказы. Пусть граждане телезрители смотрят шоу, запланированные на сле­дующую неделю. Они этих передач давно ждали, поэтому не разочаруются.

Макса арестовывают. Его уводят. Я вскакиваю с места и бегу к выходу. Мы встречаемся взглядом. Мы пристально смотрим друг на друга, точно в последний раз. Я гоню от себя страшные мысли. Мне хочется броситься к нему в объя­тия. Мне кажется, я пройду сквозь толпу, сквозь полицейс­ких, гвардейцев, как через голограммы.

Я, Светлана Лемус, не могу больше смотреть на это. Мне дурно. Кошмар! Этого не может быть? Макс Робеспьер — без этого дорогого друга я не мыслю своей жизни! Антуан Сен- Жюст — совсем недавно мы рассказали друг другу о своих чувствах. Наш роман только начался.

Я срываюсь с места. Бегу вниз, где мои арестованные дру­зья.

—  Тогда считайте сразу шестерых, — кричу я.

—  Ага, всем по шее! — хохочет Тальен.

Поздно. Моих друзей уводят. Я догоняю их. Макс даже не смотрит на меня. Делает вид, что мы не знакомы. Понятно, он не хочет, чтобы меня тоже сцапали! Ох, все же знают, что я его друг. Почему меня игнорируют!

—   Антуан, дорогой, — обращаюсь я к жениху. — Я хочу быть с вами.

Он со всей силы отталкивает меня. Я смешиваюсь с тол­пой.

—    Светлана, — слышу я властный голос Мадлен. — Не­медленно сюда!

Я замираю. Меня отпихивают прочь с дороги. Мадлен бе­рет меня за руку.

—   Мы нужнее на свободе! — твердо говорит она. — Идем. Надо что-то придумать.

Я Жан-Ламбер Тальен, мне 27 лет. Я никогда не забуду тот вечер. Тереза, моя невеста, вернулась очень поздно. Она была напугана. Из ее прекрасных глаз катились слезы. Она бросилась ко мне на шею и разрыдалась.

—    Я погибла, Жан! — всхлипывала она. — Я погибла! Прости... может, и ты погибнешь...

Я не мог понять, о чем она говорит.

—   Прости меня, Жан, — сквозь слезы произнесла она. — Я изменяла тебе с одним типом из Комитета. он занимает важный пост. он может дать ордер на арест любого, кто ему неугоден. Он хотел бросить меня, я была зла и пришла к нему домой. Я всё рассказала его жене. Знаю, я поступила глупо. Но я не хотела терять его.

Ее слова были как нож в сердце. Рогоносец! Я рогоносец! Да, я давно знал об этом. Я как глупец закрывал глаза, делал вид, что все хорошо! Я люблю Терезу как безумный! А что те­перь? Ее арестуют, и меня за компанию!

Я ударил Терезу наотмашь. Она упала, потом встала на ко­лени, обвила мои ноги руками.

—   Прости, прости, — шептала она. — Спаси меня, Жан! Я не хочу умирать! Я не хочу умирать!

Мне стало жаль Терезу. Словно она не изменяла мне. Как будто она попала в беду не по своей вине. Я смотрел в её большие красивые глаза. Этот невинный взор всегда очаро­вывал меня. Её губы дрожали. Длинные густые волосы рас­трепались.

Я сел рядом с ней на пол. Мы обнялись. Не помню точно, сколько мы так просидели в полной тишине. Был слышен только ход часов. Время шло. Но мы продолжали сидеть. На­ступило утро. Начало светать.

Звонок в дверь вывел нас из этого оцепенения.

— Это они! — закричала Тереза.

Я поднялся с пола и медленно направился к двери. Да, это пришли они. Все было как в кошмарном сне. Терезу уво­дили, она кричала, пыталась вырваться. А я стоял как вко­панный и ничего не мог сделать. В тот момент я жалел, что меня не забрали с ней.

Гвардейцы поглядывали на меня с улыбкой. В их смею­щихся глазах я прочел насмешку: рогоносец. Им не понять, что значит любить. Любить бескорыстно, уметь прощать лю­бые проступки, даже многократную измену.

Помню, мое желание жениться на Терезе Кабаррюс выз­вало у всех недоумение. Очень долго нашу помолвку считали очередным рекламным трюком мадемуазель Кабаррюс.

Тереза была звездой пренепристойнейших журналов, где фотографировалась в самых непотребных позах. А ее роли в пошлых фильмах шокировали всю Францию.

Но я влюбился в Терезу, а она ответила взаимностью. Я надеялся, что она остепенится? Нет, я знал, что ее не изме­нить. Наш брак не смог бы заставить Терезу поменять образ жизни. До меня частенько доходили слухи об её амурных де­лишках, злые языки не скупились на подробности.

Но я люблю Терезу! Поэтому считал всё ложью, клеветой! Я верил только ей! Я хотел верить только ей! Тереза смотрела на меня своим наивным взором, улыбалась невинной улыб­кой. У неё всегда было готово опровержение злых слухов. Это радовало меня. Только её слова были для меня истиной! Как прекрасен самообман, но здравый смысл всегда шептал мне правду... К черту здравый смысл!

А теперь я готов на всё, чтобы спасти любимую!? Я спасу её!

СЛАБЫЕ, НЕЖНЫЕ, НО СМЕЛЫЕ ОСОБЫ

Я, Мадлен Ренар, надела серьги, подаренные Максом. В них встроено какое-то устройство, позволяющее вести пере­говоры. Он услышит меня, Макс носит тот перстень с руби­ном. Уверена, в этом перстне скрыт не только прибор для на­шей с ним болтовни.

Я нажимаю на застежку сережки.