сейчас нет ни в чём.
Что бы ни случилось, мы должны бороться. Каждый шаг надо продумать. Одно неверное движение, и мы мертвы. Хотя. наши шансы спастись почти на нуле. Неужели, чтобы остановить террор, мне нужно погибнуть. Если так, я готов!
— Народ любит нас! — прерывает мои мысли Антуан. — Нас даже тюрьмы отказались принять. А тут в Ратуше, нас надежно охраняют!
Как ребенок! Поразительная наивность!
— Нас не приняли в тюрьмы, чтобы толкнуть на необдуманный шаг, — поясняю я. — Они хотят выставить нас мятежниками, которым нельзя оправдаться законным путем. Они хотят лишить нас права защиты в суде!
Анутан замирает.
— Макс, о каком необдуманном шаге ты говоришь? — спрашивает меня мой младший брат Огюстен.
— Напасть первыми, — поясняю я. — Мы не должны нападать первыми. Именно этого от нас и ждут.
— Но народ нас поддержит! — возражает Антуан.
— Народ легко запугать, простите за пессимизм, — говорю я. — Будет лучше, если мы не будем отвлекаться на разговоры. Все системы в норме? Защита работает?
— Да, — отвечает Кутон. — Мы можем установить защиту пять.
— Самый высокий уровень! — восклицает Огюстен. — И всё же я никак не могу поверить, что наши друзья решились на такую подлость!
— Всё на вид милейшие граждане, — вздыхает Антуан. — А на самом деле столько людей уничтожили, а на нас всю вину свалили.
— Да, а дело провернули так, что мы не смогли остановить их зло, — добавляет Филипп Леба.
— Если все пройдет гладко, как их можно будет атаковать? — спрашивает меня Кутон.
— Здание Ратуши снабжено лучевой системой «радуга», — говорю я. — Наши враги расположились в здании Конвента. Сразу же при их атаке надо пустить «радугу» и уничтожить здание Конвента.
— Я это беру на себя, — говорит Анутан. — Когда навести цель?
— Прямо сейчас, — отвечаю я. — Но пуск только по моему приказу.
Нас прерывает звонок видеотелефона. На экране появляется Фуше.
— Дорогие друзья, — улыбаясь, говорит он. — Хочу сообщить вам приятную новость. Мы только что издали акт, согласно которому вы и все, кто будет вам помогать, объявляетесь вне закона. Выводы делайте сами. Приятного дня!
— Чтоб ты сдох! — зло кричит Антуан.
Экран тухнет. Мы все замираем. Что ж, я ожидал этого!
— Теперь мы можем надеяться только на себя, — говорю я.
Я замечаю, что нервы Филиппа на пределе.
— Мы погибнем, — говорит он. — Лучше я сам убью себя!
Его рука нащупывает лазерный пистолет.
— Отставить! — приказываю я.
— Народ нас не бросит! — говорит Огюстен.
— Да! — подтверждает Антуан.
Мой брат слишком хорошо думает о людях, а Антуан слишком уверен в себе, в любви народа к нему.
— Макс, попроси Мадлен не объявлять этот акт по телевидению! — говорит Антуан.
— Нет, — твердо возражаю я. — Я не могу подвергать Мадлен такой опасности!
На этом воцаряется молчание. Мы ждем атаки. Эти несколько секунд кажутся вечностью. Всё приведено в готовность. Пусть только сунутся. Уж наши приборы их встретят.
Мысли молниеносно проносятся у меня в голове. Я вспоминаю об Оливье Молюссоне. Не понимаю, зачем он приходил. Наш разговор был просто ни о чём!
Подумать только, Оливье мой сын. Об этом я узнал недавно, совершенно случайно. Всё началось с того, что он вляпался в пренеприятное происшествие. Мадлен попросила меня вызволить его. Ей не хотелось терять ценного сотрудника. Да и компроматы были не нужны. Конечно, я прочитал сведения о нем и узнал, что он мой сын. Как в любовных романах. Ему я об этом не сказал. Зачем?
Ко мне приходила Кларисса, его мать, моя первая любовь. Она благодарила меня за помощь. Наша встреча была теплой и дружеской. Её муж давно умер, сейчас Кларисса вновь собирается замуж. Она счастлива. Что ж, я очень рад.
В памяти всплывают картины. Я — молодой практикант юрист. И Кларисса — миленькая дочь хозяина. Роман был неизбежен. А что дальше? Её отец узнал об этом и, естественно, уволил меня. Клариссе быстро нашли жениха. Она писала мне о сыне. но не называла ни его имени, ни фамилии своего мужа. Я писал ей, но ответа не получил.
Я хотел найти Клариссу. Но потом понял, что этого делать не стоит. У неё своя жизнь, своя семья. Зачем мешать. А потом я встретил Мадлен и забыл обо всем.
Загораются экраны. Воспоминания исчезают. Защита пять в действии. Все объекты, приближающиеся ближе, чем на десять метров, безжалостно уничтожаются лазерными лучами.
Я даю приказ Антуану уничтожить «радугой» Конвент.
О Боже! Экраны вдруг потухли. Все погрузилось во тьму. Черт, система энергосбережения! Но почему? Кто мог пробраться в Ратушу?
Я быстро встаю с места, достаю лазерный пистолет. Антуан рядом. Мы стоим спина к спине, повернувшись в пол-оборота к двери. У нас в руках пистолеты. Мы готовы убить каждого, кто войдет в дверь.
Я, Мадлен Ренар, ликую. Нет, это еще не победа. Но всё же. Какое удовольствие смотреть, как изменится лицо человека, желающего погибели моего дорогого Максимильена. Да, Тальен ввязался в этот чёртов переворот, чтобы спасти Терезу! Но какой ценой! Ценой жизни моего возлюбленного. Пусть знает, что я тоже готова на всё. Теперь мы с Тальеном поменялись местами.
Тереза со мной, в одном из кабинетов телецентра. Тут нас никто не побеспокоит.
Мой взгляд падает на какую-то жуткую картину. Господи, сколько раз приказывала Оливье не вывешивать свои «шедевры»! Они меня в могилу сведут! Если бы не его рейтинг, выкинула бы этого художника давно вместе со всеми картинами. Почему-то девушкам нравятся образы меланхоличных разгильдяев.
Я поворачиваю Терезу лицом к картине. Она вскрикивает.
Но где же Тальен? Где его черти носят!? Время идет. Ох, наконец-то! Тальен входит в кабинет. На его лице какое-то странное выражение безумства.
Я направляю на него луч прибора на поиск «жучков», всё чисто.
— Тереза! — радостно восклицает Тальен.
Они бросаются друг другу навстречу, как подростки. Как Тереза отвратительна!
— Трогательно, — смеюсь я. — А теперь к делу.
Тальен удивленно смотрит на меня.
Я указываю на браслеты Терезы. Потом снимаю с пояса маленький приборчик, напоминающий брелок для ключей.
— В ваших интересах будет следовать моим указаниям, — говорю я, — иначе через вашу прелестницу пройдет ток. Я могу убить Терезу из любой точки мира.
Гражданин Тальен замирает. Ему нужно несколько секунд, чтобы понять смысл происходящего.
— Вы это ради него? — спрашивает он изумленно. — Ради Робеспьера? Но ведь он вам безразличен!
— Глупец! — хохочу я.
Да, идиот! Ну и что, что я не выставляю свои чувства напоказ, как глупышка Элеонор Дюпле. Да, я храню свои эмоции под маской надменности. Гордость не позволяет мне открыто выражать свою любовь. Но из-за этого моя страсть сильнее. Скрытые чувства ярче открытого выражения любви. Ради Макса я