Была у него теория.
—Не важно, как распределена собственность. Важно ее хоть как-то распределить, пусть несправедливо. Но тогда начнут действовать экономические законы! Бизнес всегда жесток. Неальтруистичен. Но, если прибыль будет расти без удержу, мы приведем к власти коммунистов…
Валижон сменил тему:
—В чем там дело у Нисана? Триметилфентанил?
Валижон не стал бы работать с Рэмбо, если это связано было с черным бизнесом.
—Нисан мог отмывать деньги тихо. Как все. Получить под техническое обоснование какой-то программы, обналичить, увезти налом на Кипр или в Израиль, где источники не проверяют, положить в банк, открыть счет, скажем, в Англии…
Рядом с гостиницей «Бухара» их догнал туристический автобус с молодыми датчанами. Рэмбо понял это по флагу, болтавшемуся над кабиной.
—Со всего мира едут… — Валижон — уроженец Ферганской долины — не был патриотом Бухары.
Он припарковался рядом со входом. Включил сигнализацию.
—Идемте.
Как и повсюду, Валижона отлично знали. Швейцар в униформе открыл перед ними дверь, приложил руку к груди:
—Салам…
Гостиница оказалась ультрасовременной — с громадным холлом, валютным баром, с чеканкой на стенах. Датские туристы уже заняли в вестибюле круглые, на одной ножке кресла, похожие на коньячные рюмки. Из валютного бара снизу доносилась музыка. Валижон двинулся прямо к директору, представил Рэмбо и его секьюрити. Оформление в отель заняло несколько минут.
—Поднимемся. Начнем звонить…
В номере с двумя спальнями и передней оказался еще балкон, пыльная тяжелая мебель. Отсутствие верхнего света компенсировали торшеры и бра у кроватей. Секьюрити проверил окна, запер дверь, занял место в передней, тут стояло кресло-кровать. Когда он не сидел за рулем, его присутствие почти не ощущалось. Это было удобно. Рэмбо ненадолго включил телевизор. По экрану пробежали расплывчатые, немыслимых тонов цветные тени; телевизор был расстроен — нарушено цветоотделение.
Валижон сел за телефон. У него было немало друзей в Бухаре, бывших коллег, но обращаться к ним за помощью было бы неосторожным. В сегодняшней неясной политической и криминогенной ситуации легко можно было попасть впросак. Вызвать расспросы и кривотолки. Единственным источником информации могла прежде быть старая проверенная агентура уголовного розыска, профессионально собиравшая любую информацию, никогда не задумывавшаяся, кому сведения нужны, зачем и как будут использованы. Теперь эти люди первым делом думали о том, кому можно сдать того, кто интересовался.
Валижон разговаривал со своими абонентами на узбекском, таджикском, но по большей части на русском.
Звонок, ставший последним, оказался и самым коротким.
—Понял, — сказал Валижон уже через несколько секунд. — Это не телефонный разговор. Можешь сейчас подойти в парк? Ну, где обычно. Давай!
—Нам сюда!
Валижон оставил машину. Они прошли к парку, примыкавшему к большому колхозному рынку. Впереди за ним виднелись остатки древней Крепостной стены и седые городские ворота. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок, ворота казались театральной ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.
—Летом Старую Бухару запирали в девятнадцать ноль-ноль… — Валижон поглядывал по сторонам.
Информатор не появлялся.
— А зимой? — Рэмбо заинтересовался.
— Зимой на час раньше.
Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал. Развалины крепостного вала тянулись далеко, куда хватало глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из глиняной весны.
Валижон взглянул на часы:
—Его не будет. До этого он ни разу не опоздал… Ему помешали! О нашем приезде известно!
Они прошли мимо рынка. Было снова изобилие овощей, фруктов. Розовые «юсуповекие» помидоры; фиолетовая с розоватым душистая трава «райхом», от которой зимой, когда ее кладут, чувствуется аромат лета. Особенно много было дынь. «Бухарская» — желтая; «баствалды» — лимонного цвета, с меридианами-полосами; «амери» — «эмири» — в честь Тимура. Эмир, по преданию, снес минарет где-то и засадил поле дынями — невидными, зеленоватыми, удивительными на вкус… Еще «бури кала» — голова волка. «Мирзачульская» — самая распространенная, гиперболообразная степная, зимняя — зеленая, с белой паутинкой; «кампыр-кавун» — круглая, морщинистая, сладкая, из Джизака, песочного цвета, огромная…
Меньше всего хотелось думать о предстоящей разборке, лавировании между группировками…
На развале торговали квасцами, деревянными гребнями, фотографиями мусульманских красавиц. Спроса на них не было. Слепой в грязном халате что-то быстро невнятно бормотал вслед проходящим.
—О чем он? — Рэмбо остановился.
Валижон пожал плечами:
— Что-то вроде «Благожелательность Бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их…»
— Коран?
— Может, шариат.
— А разница?
— Это как Уголовный кодекс и Комментарии…
На высоких каблуках Валижон был Рэмбо по плечо, он походил на постаревшего Маленького Мука из сказки.
— Сделаем так. — Валижон поднял голову. — Я подвезу вас к одной чайхане, там бывают новые узбеки и русские, друзья Мумина. Мне там появляться не с руки. А вы покрутитесь…
— Ты его знаешь?
— Я его сажал за разбой. — Валижон помолчал. — Теперь он депутат. У вас наверху тоже есть такой…
— И не один…
В глубине небольшого сквера виднелся ряд низких столиков, сбоку мелькнула белая куртка шашлычника. Чайхана была полна солидных, хорошо, по-европейски одетых мужчин. В помещении чайханы строгий мальчик, неулыбчивый, с тусклым лицом и отвисшими щеками, ловко наполнял чайники. У входа сидели трое молодых узбекских милиционеров, пили чай, разговаривали.
Рэмбо и секьюрити сели за ближайший столик. Молодой, в национальном халате официант подал меню. Рэмбо взглянул. Ни одно из блюд он не знал. Официант повертел карандашом и блокнотиком.
—Откуда? — Русский словарный запас таял у граждан новой республики, что называется, на глазах.
—Москва. — Укороченная интонационная речь предоставляла новые возможности обеим сторонам общения.
Официант оказался смышленым. Улыбнулся, спрятал блокнотик.
Ели шурпу. Поджаренную баранину, сильно наперченную, залитую бульоном и заправленную кислым молоком. С лепешками, которые тут же испекли. Подали еще зеленый чай, предварительно и после заварки, на этот раз вместе с крышкой, обдав чайник крутым кипятком.
Рядом порхали некрупные — поменьше голубей — коричневые тихие горлинки.
Время от времени то один, то другой из ментов поглядывал в переулок: кого-то ждали. «Три мушкетера…». Двое помоложе что-то рассказывали, смеясь и перебивая друг друга, третий — в погонах старшего сержанта, с тонким умным лицом — слушал их дружески-снисходительно.
Посетителей становилось меньше.
