— Ну, — говорит Митяй.
— А ты еще не спишь? — Удивляется мать. — Вот уж и не разбужу тебя завтра.
— Нечестно, — говорит Митяй.
— Почему же?
— Обещала сама, что поеду.
— Тогда спи.
— Ладно, — говорит Митяй. — все равно я конец знаю. Медведь рогожу с крюка сорвал и будто стал пол вытирать, а потом и ушел…
Глава пятая,
Будто он едет в заморские страны в карете, а в упряжке нутрии бегут, быстро лапками перебирают. Едут они долго, с остановками, то в гору не влезут никак, то вдруг как понесутся под гору будто в яму проваливаются. Да стали они подъезжать к лесу заповедному, а навстречу медведь. Положил на грудь Митяю лапу и говорит: «Стой, дальше нельзя!» И хочет Митяй освободиться, сталкивает лапу и никак столкнуть не может…
Закрутился Митяй туда, сюда, а глаза никак не открываются. Наконец, увидел он отца и никак не поймет, в чем дело. Удивился Митяй, открыл глаза пошире: стоит над ним отец, положил ему руку на грудь и тормошит слегка. Тормошит и ласково приговаривает: «Вставай, Митяй! Митяй, вставай!»
Глава шестая,
И хотя шоссе было совсем гладкое, асфальтированное, и Митею хотелось ехать быстро-быстро, еще в десять раз быстрее, чем сейчас, он все время говорил дяде Грише:
— Дядь Гриш, а дядь Гриш, ты помедленнее, а то они боятся. — И он поворачивал свою голову к окошку в задней стенке кабины. Но ничего не мог увидеть в кузове, кроме брезента, которым прикрыли сверху ящики с нутриями.
— Небось, усмехается дядя Гриша, — не растрясутся! Сердобольный! Митяй молчит несколько минут, а потом снова заводит разговор:
— Дядь Гриш, а это что — тормоз? Тормозни разок, а? Ну, что тебе жалко разве?
— Вот смола хитрая, — удивляется дядя Гриша, — чего пристал? Ты цифры то знаешь?
— Знаю, — отвечает Митяй, не понимая, в чем дело, — мне в школу осенью.
— Да, ну? — Удивляется снова дядя Гриша и искоса лукаво смотрит на Митяя. Вот это какая цифра? — Спрашивает он и стучит пальцем с черным полукруглым ногтем по прибору.
— Это сорок, — говорит Митяй.
— Вот и правильно, а эта стрелка скорость показывает. — Говорит дядя Гриша. И тут машину основательно тряхануло.
— Сорок! — Завопил Митяй, — а всех животных передушишь! Тормози! И дядя Гриша затормозил. Открыл дверцу кабины и встал на подножку.
— Ну, как там, Николаич? — Спрашивает он у отца.
— Нормально, — донеслось из кузова, — поехали! Но Митяй уже соскочил на землю, зацепился за крюк на борте машины рукой, вскарабкался на колесо, и раз-два он в кузове. Нутрии сидели в клетках совершенно спокойно. Блестели черные бусинки глаз, и желтые клыки упирались в дно ящиков. «А страшные они все-таки, — подумал Митяй… — Ну, ничего, привыкнем. Они вроде ничего даже. Нет, все- таки страшные». Он быстро слез, вскочил в кабину и деловито скомандовал:
— Поехали! Дядя Гриша будто и не слыхал. Достал папиросу. Закурил и вздохнул.
— Дядь Гриш, начал осторожно Митяй, но ему не ответили, только зафырчал мотор, и снова замелькали мимо окон в бешенной гонке елки и щиты, составленные в козлы. Казалось, что лес убегал быстрее, чем ехала машина, и время летело еще быстрее.
— Вот и старая церковь в ближней к озеру деревне. Отсюда недалеко. Митяю стало совестно, что он обидел дядю Гришу, и он пробурчал уныло:
— Дядь Гриш, не сердись, я ж для дела!
— Да, ладно, Митяй, я не сержусь! — Отозвался добродушно дядя Гриша. — Чего приуныл, скоро дома будем.
— Дядь Гриш, — обрадовался Митяй. Ему стало весело, будто только что искупался, а теперь сидит на солнце на берегу. — Дядь Гриш, а ты как бреешься? — И Митяй посмотрел на изрытое оспой и в синих точках лицо шофера.
— Как? Обыкновенно. А ты про это? — Сказал дядя Гриша и потрогал щеку. — Это ерунда. Все давно кожей затянуло, с войны-то, сколько лет прошло. Потрогай, гладкое совсем. — Дядя Гриша хитро подмигнул Митяю. А Митяй забрался поглубже на сиденье и сказал:
— Дядь Гриш, хочешь, я тебе страшный случай расскажу. Какой я сон видел…
Глава седьмая,
Лежит Митяй, а сам думает, как это нехорошо получилось: все время ясная погода была, а теперь вот приехали гости, четыре дня всего прожили — и на тебе! «Нет, — думает Митяй, — надо проверить, как они там. Вдруг испугаются?» Слез Митяй с кровати. Босиком до двери. Ноги в сапоги резиновые. Фонарик с гвоздя, по двери коленкой толк, толк, чтоб не скрипнула. Закутался в отцов пиджак старый — моросит. Завернул от крыльца за угол, чуть на Файку не наступил и видит: кто-то с фонарем у домиков, у самой воды. А до озера то шагов двадцать всего. Бегом Митяй к домикам, а там отец с матерью.
Увидали Митяя:
— Ты откуда? — Рассердилась мать. — А ну марш домой, не то крапивой сейчас по голенастым настегаю! Не сердится мама — понял Митяй, но с опаской все же отодвигается. Мама ведь всегда, как скажет, так и будет. Отец тот и прикрикнет, да отойдет, а мама сразу то ли крапивой как стеганет, то ли купаться не пустит. «А у меня мама самая красивая», — совсем некстати думает Митяй. Подошел он к матери, обхватил ее руками.
— Как они — ничего?
— Ничего, — отвечает ласково мама, — иди спать, Митяй. — И она треплет его по голове: — Иди спать! Всю ночь не спалось Митяю. То вскочит, на небо посмотрит — не видать луны. То ворочается с боку на бок. То сядет, посидит в кровати да послушает: шумит дождь, и отцовы сапоги на тропке чавкают. Да Файка пошумливает: и ей не спится, и она беспокоится.
Глава восьмая,
Утром рано приехали из города какие-то начальники и ученые проверять, как нутрии живут. Сидят