Унисоны

худое тряпье,
меня ли угрохал
голодным житьем
тот холод усталый,
плевавший на печь…
В снег свежий и талый
хотелось мне лечь
не в спертой избенке
в нытье угарать
есть право в ребенке
судить и карать…
Под бледной лампадой
я клятвы давал,
от голода падал,
в бреду воевал…
Все светится мутно
лампада в ночи,
и ежеминутно
обида кричит…
Мне вечность, бывало,
кивала в те дни.
Меня убивало
покорство родни.

1997

* * *

Еврей крещеный — раб,
ложь — благодать,
я выкрестам не верю,
тем не менее,
найти в трудах их
крестное знамение
пытаюсь,
чтобы тайну разгадать.
И Бог им не поверил
никому!
Он не послал им
милости земные,
все бестии — напасти
продувные,
и в суете
падение во тьму!
Быть может, мстил
за тот неверный шаг,
но месть греховна,
не к лицу всесильным,
а все же веет
холодом могильным
всегда
вероотступничества мрак.
Зачем?.. Зачем?.. Бог истинно один.
Что в перемене? — Скрыть следы, поблажка?..
Для любящих тебя, как это тяжко!
Одумайся,
побойся,
погоди!..
Не брезгует ли
жертвою такой,
с небес взирая,
тот, кому молился?
Не оттого ль
несчастий дождь пролился
над хитрою твоею головой?..

1997

* * *

Не подведи, лишь на тебя надеюсь,
За весь свой век тебя не подводил,
старался не как надо — как хотелось
и по сердцу компанию водил.
Быть может, неоправданно измучил,
тебя мое любимое, а все ж
так до сих пор вопрос и не изучен:
кому за что ты сердце отдаешь
частицами и снова собираешь
его в груди и с болью и тоской…
мне кажется все началось вчера лишь
ан вот — уже пора и на покой!
Ты — бич вранья, шестого чувства гений,
не измени, по-прежнему любя,
остановись, лиши меня мучений,
немало их я принял за тебя.
Так сделать шаг последний все бы рады,
но ты реши счастливый выход мой…
любая смерть тускнеет от награды,
поклеванная пошлою молвой.

1997

О дне рождения