«Сюда документы тоже могли принести!» — Омельчук взял шарьинский «Белый дом» на заметку.
Вокзальная улица была застроена двухэтажными домами, принадлежавшими железнодорожному ведомству. Линейная милиция теснилась в нескольких помещениях.
— Какой год мучаемся! Очень неудобно? — прокомментировал Созинов.
— Конечно! А дежурка?
— Непосредственно на вокзале. Я покажу.
В отделении проверяющего тоже ждали. Дежурный объявил сбор в кабинете начальника. Созинов представил личный состав:
— Секретарь партийного бюро. Замы… Старший опер уголовного розыска…
Омельчук положил глаз на старшего опера — молодого, с приятным лицом, высокими, как у девицы, бровями.
Созинов добавил несколько слов:
— ..Занимается жалобами и заявлениями. По распределению обязанностей на Виталии еще переписка по найденным вещам, неопознанные трупы, общий розыск…
Старший опер слушал потупясь.
«Выпить не дурак, сукин сын! Но работящий, тихий…» — подумал Омельчук.
На старшего опера было возложено также исполнение всех ориентировок, розыск утерянных документов.
«Он мне и нужен…»
Личный состав отпустили. Созинов повел показывать помещение — оно действительно оказалось неудобным, с избыточной подсобной площадью.
В кабинете в конце коридора Омельчук снова увидел старшего опера — тот что-то быстро выстукивал указательным и средним пальцами на портативной машинке. В кабинете был второй стол, за ним никто не сидел.
— Переписки очень много, машинистка не справляется.
— Если вы не против, то я, пожалуй, тут и обоснуюсь… — заметил Омельчук.
— Пожалуйста.
— Ты не против будешь, Виталий? — Омельчук обернулся к старшему оперу.
— Сидите, товарищ подполковник… — Старший опер вспыхнул. Он был явно польщен. — Места хватит…
— Вот и прекрасно.
Созинов был тоже рад:
— Кабинет хороший. Хотите — можно положить кейс ваш ко мне в сейф? Чтобы спокойнее!
— Не беспокойтесь.
— Значит, можно приступать?
— Да, да.
Через несколько минут в кабинет уже несли пронумерованные толстенные регистрационные журналы с входящими, исходящими… переписку по жалобам…. Отказные материалы…
— За прошлый год тоже будете смотреть? — спросила секретарь отделения.
— Пока не знаю…
Офицер постовой службы Омельчук и свои-то бумаги смотрел, можно сказать, только под дулом пистолета.
Старший опер ненадолго вышел. Вернувшись, принялся снова терзать пишущую машинку. Время от времени Омельчук ловил на себе его понимающий ясный взгляд.
— Ты чего, Виталий?
Старший опер бросил стучать.
— Головка не болит, товарищ подполковник? А то можно подлечить с дороги!
— А есть? — Омельчуку нравилась прыть его шарьинских хозяев.
— Обижаете, товарищ подполковник!
Виталий снова ненадолго убежал. Минут через двадцать он вернулся с двумя бутылками. На подоконнике в газетке «Ветлужский край» нашлись малосольные огурчики, несколько крупных, из-под домашних кур, яиц вкрутую, помидоры, колбаска. Дверь не заперли. Старший опер разлил коньяк в два стакана.
— У меня как раз тоже отходняк…
Бутылку он оставил на столе.
— Дай Бог не в последний!
«Сейчас начальник появится… Вроде случайно! — Омельчуку все было давно знакомым. — Накроет за пьянкой. Ну, держись! Я тебе это попомню, полковник!»
Виталька лихо рванул стакан, занюхал огурчиком.
— Давайте, товарищ подполковник!
— Сейчас!
Омельчук поднялся к окну. Улица внизу была узкой, с глубокими, заросшими травой канавами по обе стороны. По тротуару по одному, по два не спеша шли пешеходы. «Ну, что он там мешкает, Созинов…» Послышались шаги. На пороге возник начальник отделения. Картинка в кабинете — увы! — была не той, которую он ожидал увидеть.
— Виталий!.. — Созинов не знал, что сказать. — Ты чего? Что это у тебя?
Омельчук обернулся.
— Ты его не ругай! — Московский проверяющий оказался на высоте. — Опер твой — молодец! Знает, как гостя встречать… Виталий, тащи еще стакан!
Старший опер поколебался.
— Будете, Пал Михайлович?
— Будет! Чего спрашивать! Не мужики мы, что ли?!
Созинов забормотал про обострение, санаторий.
— Чисто символически! А про проверку не беспокойтесь: не подведу! Сам с земли…
Получилось даже лучше, чем Созинов планировал. Выпили. Закусили. Омельчук распустил узел на галстуке. Посоветовал:
— Виталия ты сегодня отпусти, Пал Михалыч! Какой из него теперь работник! Я тоже вернусь в гостиницу, отдохну… Спеху нет. Заму своему скажи, чтобы набросал проект акта проверки…
У Созинова отвисла челюсть.
— Акта министерской проверки?
— Ну! Без особых там моментов… Скромно и прилично!
— Понял.
— Я сейчас отдохну. А днем пусть Виталий меня найдет. Город вместе посмотрим. Сможешь, Виталий?
— Конечно, товарищ подполковник! — Старший опер поднял высокие, как у девицы, брови. — Все будет в порядке! Не беспокойтесь!
— Тогда закрывай лавочку! Поеду отдохну… — Омельчук обернулся к начальнику отделения. — Если из Москвы будут спрашивать, я — на линии!
Созинов больше не дергался. Самолично повез Омельчука в гостиницу. Стояла оглушительная тишина. В линейном отделении и потом в машине за километры явственно был слышен стук автосцепки на товарном парке, скрип половиц в домах. В березовом отеле было тоже тихо. Из коридора доносились едва различимые равномерные шорохи. Здоровенная молодая деваха в задранной выше колен узкой юбке ловко орудовала тряпкой — мыла полы. Стекала, пенясь, мыльная молочная жижа. Деваха наступала из коридора, ритмично меняя направления тряпки и зада. Белые полные подколенки отсвечивали светло.
— Здравствуй, Люба, — Созинов поздоровался в спину. — Чистоту все наводишь! А где хозяйка?
Деваха распрямилась, поправила выбившиеся из-под косынки потные пряди. У нее оказалась высокая крепкая грудь, грубое лицо с выдавшимся вперед подбородком.
«Отчего здоровых грудастых баб чаще называют Любовями?» — подумал Омельчук. Он уже не раз горел на Любках.
