свое отражение. Никто не узнает при встрече этого застенчивого подростка, в том числе и миссис Мерриуэзер.
В том числе и она сама.
— У вас там все в порядке? — постучал в дверь Остин.
Сердце у Кэндис заколотилось о ребра.
— Я… да, все отлично. Буду готова через минуту.
Дура, дважды дура! Даже голос у нее звучит, как у перепуганной глупой девчонки. Возможно, мистер Хайд оказал на нее не слишком хорошее влияние. Она, разумеется, немного скованна, с этим нельзя не согласиться, но, кажется, произошел чересчур сильный рывок в противоположном направлении.
Может, не стоит открывать дверь и демонстрировать ему себя в таком виде?
— Как вы знаете, камеры у меня нет.
Кэндис вытерла губы обрывком туалетной салфетки и присмотрелась к испачканной блузке, пытаясь определить, можно ли ее вообще будет носить хоть когда-нибудь. Хотя трикотажная рубашка закрывала гораздо больше, Кэндис чисто эмоционально чувствовала себя почти обнаженной.
Остин снова постучал в дверь.
— Однако там может быть спрятано записывающее видеоустройство. В наши дни ни одна предосторожность не будет излишней…
Кэндис вопреки здравому смыслу принялась искать какую-нибудь крошечную штучку и, само собой, ничего не нашла. Господи, какая же она в самом деле дуреха. Хоть бы этот Хайд отошел от двери и дал ей собраться с духом.
— Я не могу поверить, что вы согласились бы предстать перед кланом алчных родственников, в то время как не решаетесь показаться даже мне.
Кэндис замерла. Гнев мгновенно вышиб из нее все ее смущение. Она рывком распахнула дверь, немало удивив Остина.
— Вы, кажется, говорили, что не читаете газет! — нанесла она удар.
Он солгал. А если он солгал в этом, как вообще можно ему доверять?
Остин не находил слов для характеристики собственной глупости. Он совершил большой промах, и как раз тогда, когда добился немалого прогресса. Тем не менее у него, можно сказать, слюнки потекли, когда он увидел в дверном проеме Кэндис в обличье разгневанной фурии. Прелестный образчик соблазнительной женщины — с растрепанными волосами и в его футболке, которая была ей велика и… только подчеркивала ее женственность. Мисс Ледышка бесследно исчезла — теперь перед ним стояла мисс Испепеляющее Пламя.
Слегка опомнившись и набравшись смелости посмотреть ей в глаза, Остин тотчас осознал, как ошибся. Он ляпнул первое, что пришло в его одурманенную голову, и это, увы, оказалось правдой.
— Когда Джек рассказывал о возможной работе в вашем доме, он нашел нужным сообщить немногие сведения, которые, как он считал, мне следовало бы знать. — Остин сглотнул, но в горле по-прежнему было сухо до отвращения. — Он упомянул, что читал о беспокойстве, причиняемом вам родственниками мистера Вансдейла.
Поверила она ему? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Кэндис просто стояла перед ним в дверях, вцепившись пальцами в косяк. С некоторым удивлением он заметил, что ногти у нее коротко острижены и не покрыты лаком. Стало быть, эта леди не проводила время в салонах красоты.
Но она вообще почти не выходила из дому из-за репортеров, которые знали то, чего не знал он, Остин Хайд. Иначе они не могли бы доставить вдове столько хлопот, верно?
Верно. Остину стало легче. У него было оправдание. Он на правильном пути. В фокусе без камеры…
Он улыбнулся собственному каламбуру.
Кэндис стерла улыбку с его физиономии одним лишь тембром своего голоса, низкого, дрожавшего от ярости:
— Вы сделали из меня забаву для себя? — Она рванула майку и тряхнула распущенными волосами. — Для вас это игра, не так ли?
Руки ее опустились на бедра, обозначив линию талии.
Остин беспомощно заморгал под взглядом пылающих гневом кошачьих глаз. Ну и ну! С этой женщиной не соскучишься.
— Вы решили, что это очень забавно — задать мне головомойку, поставить богатую вдову на колени.
— Да подождите вы хоть минуту, черт побери…
— Какой же у нас следующий урок, мистер Хайд? Окунемся нагишом в бассейн? Как вы думаете, это помогло бы мне расслабиться? Выглядеть более похожей на будущую мать? Я получила бы истинное удовольствие, а репортер — сенсацию. Это стоило бы занести в компьютер и сохранить для моего будущего ребенка!
Она сделала шаг вперед, и Остин вынужден был отступить, оказавшись прижатым спиной к стене. К радости Остина, Кэндис продолжала напирать на него, пока их тела не соприкоснулись. Однако ее горящие глаза сказали ему, что не стоит считать это особой удачей: Кэндис просто не соображала в своем ослеплении гневом, что делает.
И к тому же она испытывала боль, теперь он это понял. Его это беспокоило. Не потому, что она была в бешенстве, — слава Богу, значит, у нее твердый характер. Но боль — нечто совсем иное. Он вовсе не собирался обижать Кэндис, он всего лишь хотел убедиться, что его ребенку будет хорошо, что ему не придется страдать, как страдали они с Джеком. Вероятно, он слишком увлекся.
Кэндис ухватила Остина за подбородок и встала на цыпочки, стараясь, чтобы глаза их оказались на одном уровне. Голос ее перешел в полный презрения шепот. Остин про себя дивился тому, какую бурю вызвали его скромные усилия. Он и вообразить не мог, что в тельце хорошенького котенка прячется тигр.
— Вы старались разжалобить меня, смотрели печальными щенячьими глазами, делали туманные намеки на вашу мать и так далее, а в душе смеялись надо мной, пытались меня унизить.
Это было уж слишком. Остин сделал единственную вещь, которая, по его мнению, могла бы вывести Кэндис из ее состояния: наклонился и прижал свои губы к ее губам. Она оцепенела от неожиданности, но по крайней мере не оттолкнула его и не сопротивлялась, хоть и не ответила на поцелуй.
Остин попробовал кончиком языка разомкнуть крепко сжатые губы: она так напряглась, а ей необходимо расслабиться и позволить ему поцелуем снять ее душевную боль. Утешить, только утешить, — он думать не желал о том, что острые кончики ее сосков уткнулись ему в грудь, что ее живот прижимается к его животу, а лобковая косточка — к отвердевшему месту в его джинсах.
Господь всемогущий, какая же она сладкая, как сливается ее тело с его телом в самых подходящих местах! Он продолжал свои попытки разъединить кончиком языка ее губы, и наконец они раскрылись. Остин застонал от наслаждения.
Следующий стон прозвучал не из его уст, и Остин вдруг опомнился. Он не мог воспользоваться своим преимуществом. Вероятно, Кэндис крепкая и стойкая женщина, но он понимал, отлично понимал, что она еще и хрупкая.
И нельзя было забывать о ее беременности. Остин ослабил объятия, потом медленно и неохотно оторвался от ее губ и коснулся губами ее щеки. Теплое дыхание Кэндис легчайшими, быстрыми порывами согревало его лицо. Он ничуть не удивился, что голос у него сел, когда он произнес:
— Клянусь, я и не думал смеяться над вами.
Ресницы Кэндис мягко тронули его щеку, когда она открыла глаза. Поцелуй бабочки — припомнились ему когда-то давно услышанные слова. От кого он их слышал? Впрочем, не важно. Важно лишь то, что Кэндис ему поверила.
Когда она положила голову ему на плечо, он невольно зарылся лицом в ее волосы, вдыхая запах зеленых яблок и с каждой секундой чувствуя себя спокойнее. Только колени оставались до смешного слабыми, возвращая его к далеким дням юности, к воспоминаниям о ласках на задних сиденьях машин.
— Вы… так и не доели пиццу.
— Не доела.
Кэндис подняла голову и посмотрела на Остина, прежде чем отойти от него. Остин позавидовал ее
