Виктор Николаевич Измайлов в черной списке Анны Ивановны появился последним. С одной стороны, он вежливо, четко и полностью выговаривал слово «здравствуйте», столкнувшись с ней у мусоропровода. И временами терпеливо растолковывал ей ее права в борьбе с человечеством и обязанности человечества по отношению к ней. С другой стороны, он отказывался отстреливать Нориных такс, пугать пистолетом Веркиных сожителей, принудительно трудоустраивать меня в третью смену на завод и надевать наручники на Славу и Виктора, чтобы выпытать, на какие шиши они жируют. Анна Ивановна все-таки долгонько числила его в людях порядочных. Но однажды перегнула палку, требуя очистить подъезд от сомнительной пятерки — меня, Норы, Верки, Славы и Виктора, — навсегда. Мы, правда, накануне неожиданно были приглашены Виктором отпраздновать день его рождения. Он ходил по этажам, звонил в двери и говорил каждому одно и то же: «Я сегодня именинник, в городе недавно, ни друзей, ни родственников нет. Ты мне симпатичен (на), будь гостем (тьей), скрась мое одиночество». Ну, мы и скрасили… От души… Но ровно в одиннадцать разошлись, честное слово. Анна Ивановна ломилась в дверь Измайлова весь вечер и подсказывала меры пресечения нашего веселья, причем последние ее предложения были совсем уж инквизиторскими и садистскими.
— А что, если в подъезде живет милиционер, людям нельзя пошуметь и потанцевать? — хладнокровно осведомился терпеливый Измайлов во время ее шестого захода.
— Они все тянутся друг к дружке, в шайку собираются. А вы нос воротите. А потом говорите: «Организованная преступность…» Да они у вас под боком вот сейчас организуются.
Этого заявления не выдержали даже мощные канаты полковничьих нервов.
— Анна Ивановна, — проворковал он баском и сузил свои хитрющие черные глаза, — у меня своеобразная служебная специализация…
— Знаем, знаем, что вы убийц ищете…
— Информированные, — улыбнулся Измайлов. И любой, кроме Анны Ивановны, не преминул бы в эту секунду задуматься, может ли дьявол улыбаться или ему по чину положено только хмуриться. — Анна Ивановна, боюсь, вы молодых соседей слишком настойчиво провоцируете. Когда один из них или все разом дозреют до попытки избавиться от вашей опеки, я займусь этими ребятами. Но не раньше. Не раньше, дорогая.
Анна Ивановна сначала сообразила только, что сегодня нас в кутузку не повезут. К утру даже до нее дошел смысл сказанного Измайловым. И на первой же прогулке она сообщила в своем «загонном клубе», как называла Нора сборища пенсионеров, сходящих с ума от нищеты и скуки, что Измайлов — коррумпированная дрянь, прожирающая в ресторанах взятки от Славы, Виктора и Верки.
— Это сколько же бедных людей на расстрел надо было обречь, чтобы до полковника дослужиться, — вопила Анна Ивановна. — Ох, мент, поганый мент. И смеет мне угрожать!
Таким образом нас, подъездных изгоев, стало шестеро. Но мы об этом еще не знали. И о том, что скоро столкнемся с опасностью покруче Анны Ивановны и что не все выживем, — тоже.
Глава 3
Я встаю в пять, приходится. Дело в том, что сын не просыпается раньше половины десятого. И за эти утренние часы я успеваю до обалдения побатрачить на поле, принадлежащем придирчивым и редко знающим, что им надо, заказчикам рекламы. Но, чтобы с головой ринуться в работу, я должна выполнить три обязательных условия: пятнадцать раз обежать вокруг дома, принять контрастный душ и выпить кофе. Иначе через полчаса попыток придать привлекательность всяким товарам и услугам меня начинает подташнивать и возникает упорная тяга ко сну, крепкому и спокойному, как жизнь без двигателя чужой торговли, коим и является оная, Боже меня спаси!
В ту прохладную апрельскую субботу я без энтузиазма наматывала третий круг, когда увидела нечто необычное. К нашему подъезду подкатили медперевозка и милицейский автомобиль. После какой-то суеты двое мужчин извлекли из фургончика блистающего свежими битами на правой ноге Измайлова и бережно поволокли на крыльцо. Я рванула вперед, словно за автобусом в цейтноте, и догнала неспешную процессию на втором этаже. Носильщики драгоценной для меня ноши стояли в растерянности, обсуждая, как отпереть дверь занятыми руками. Я храбро предложила свои услуги, пропустила мужчин вперед и решительно вошла за ними следом.
— Виктор Николаевич, что случилось?
— Ответ на твой вопрос знают все, включая тебя, — прохрипел он. — Поскользнулся, упал, очнулся — гипс.
— Я о вас позабочусь, — заявила я.
И подумав: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — решила не отступать с занятых моей влюбленностью позиций. Захлопнула дверь и сунула ключи в карман. Меня очень обрадовало то обстоятельство, что Измайлов не сказал: «Свободна. Обойдусь без тебя». А лишь когда мужчины уложили его в спальне на кровать и распрямились, я поняла, что вряд ли они все трое могли произнести больше одной фразы в час. Бледные лица, густо щетинистые щеки, глаза без выражения, погруженные в темно- лиловые круги, и вздувшиеся жилы на руках и шеях… Эти люди смертельно устали, устали так, как мне никогда не доводилось и, дай Бог, не доведется. А Измайлов еще и губы кусал, вероятно, от боли.
— Я буду на кухне, — твердо сообщила я. — Заварю чай.
Через несколько минут ко мне заглянули двое здоровых и сказали, что больной моментально заснул. Я набухала в чашки по шесть чайных ложек сахарного песка, залила горячей заваркой и подвинула им. Они пили стоя, а я бестактно их разглядывала. Один был высоким, тонким и атлетичным, как фигурист, брюнетом. Очень молодым. Второй, чуть постарше, — рыжим круглоголовым крепышом среднего роста. Мятый пиджак топорщился на нем, как на боксере-тяжеловесе. «Интересно, — подумала я, — почему везде, где людей специально не подбирают по внешности, оказываются вот такие сочетания — толстого с тонким, высокого с низеньким? Так и подмывает поразмыслить о закономерности стремления к усредненности…» На самом деле меня это ничуть не занимало: так, дань привычке забивать голову самой, чтобы этого с ней, пустой, не делали другие. Ребята еле держались на ногах, и нам предстояло быстренько решить вопрос моего пребывания здесь.
— Меня зовут Полиной, — проявила я инициативу. — Я — соседка Виктора Николаевича. Мы с ним друзья.
Разумеется, я привирала. Но ведь Измайлов спас меня. Неужели после этого я не имею права считать его другом?
— Борис Юрьев, — представился «фигурист».
— Сергей Балков, — подхватил «боксер».
— Полковник теперь долго будет отдыхать, — властновато и резковато для теряющего сознание от переутомления объявил мне Борис. — В два часа мы привезем ему лекарства, костыли и продукты. Благодарим вас за помощь…
Ну нет, требования сдать ключи я дожидаться не стала. Давай, не самая бездарная рекламщица на свете, хоть раз в жизни успешно разрекламируй себя.
— Виктора Николаевича нельзя оставлять без присмотра. Вдруг он тоже чаю запросит, — безжалостно кивнула я на пустые чашки ребят. — А к его пробуждению надо будет сварить чего-нибудь горячего. У вас сегодня выходной? Вы сможете это сделать? Или обеспечите ему сухомятку?
Борис неуверенно уставился на мою спортивную экипировку. Зато Сергея упоминание о домашней еде проняло:
— Да-да, Полина, покормите его хорошенько. Он почти двое суток питался сигаретным дымом.
— Но полковник ничего… — словно очнулся Борис.
— Вам необходимо поспать, иначе вы вряд ли сможете быть полезными Виктору Николаевичу, — сердито тявкнула я на несносного упрямца.
— Пошли, Боря. На кого еще оставлять мужчину, как не на домовитую хорошенькую соседку, — попытался улыбнуться Сергей.
— Если вы в чем-нибудь сомневаетесь, я могу принести паспорт, сводить вас к себе, — обиженно дожала я.
— Ладно, до четырнадцати ноль-ноль, — решился Борис.
Я умею ценить поддержку. Поэтому тронула Балкова за рукав и прошептала: «Спасибо, Сережа». «Чего там, лишь бы полковнику уход организовать», — громко и строго ответил Сергей. Да, характеры у них обоих
