воли, иначе неизбежно станешь презираемым, сексуально озабоченным посмешищем.
Верка тем временем безо всякого смущения описывала последующие за своим наивным порывом действия. Она обшарила карманы мертвого друга, слабо рассчитывая найти бумажник с причитающейся ей уже давненько суммой. «Вот те крест, без процентов, лишь бы свое вернуть», — всхлипывала она. Но какое там! До нее все выгребли. Воры, одни воры кругом. Она представления не имела, что делать дальше, но вдруг в подъезде хлопнула какая-то дверь. Этот звук и расшугал ее неповоротливые мысли. Она обмерла; а что, если заподозрят ее? Не в убийстве, нет, она же не убивала. Но, скажем, в мести? Наняла кого-нибудь, чтобы вытрясти свои кровные, а они перестарались? Почему труп у ее двери бросили? А просто так. Из гадостности характеров. Потому что все — гады. Тем более, что Анна Ивановна как-то с этим парнем лаялась. Когда он забыл воду выключить и залил три этажа. Старуха прибежала выяснять, что происходит, а он ее с лестницы спустил. Таких не забывают. Она его точно узнает, милиция, наверное, всем соседям будет фотографии показывать. Анна Ивановна воспользуется случаем и такого про Верку наплетет, что уже никому не докажешь, что она, Верка, женщина трудящаяся и порядочная.
Вообразив, как Анна Ивановна может «воспользоваться случаем», я энергично закивала, соглашаясь с Веркиными худшими опасениями.
— Я вспомнила Виктора Николаевича, — подобралась к известному мне финалу Верка. — Как я Боженьку молила, чтобы мент дома оказался. И ведь не оставил Он меня, безвинную.
— А какой толк от полковника? — поинтересовалась я.
— Виктор Николаевич меня десять лет как облупленную знает. Разве он Анну Ивановну станет слушать? Тем более, он начальник над теми, кто расследует убийства. Большой начальник, не сомневайся. В таких ситуациях и с уборщицей из милиции знакомство водить — удача. А тут самый главный — сосед. Повезло.
Несколько обескураженная Веркиными рассуждениями о пользе соседства с Измайловым, я вынуждена была обуздать свой сарказм. В конце концов, не я наткнулась возле своей двери на труп должника и бывшего любовника.
— Вер, а тебе его хоть чуточку жалко? Приятеля твоего? Он тебя обворовал, бросил, но…
— Себя мне жалко, — жестко и быстро ответствовала Верка. — Дверь от засохшей крови час отмывать придется. И когда неприятности от мужиков прекратятся? Когда кто-то и мне скажет: «Веруня, ты женщина, ты не дойная корова»? Да я такого озолочу. Эх, Полина, скорее бы климакс, что ли.
В комнату неслышно вошел Борис Юрьев.
— Пройдемте к полковнику, Вера Алексеевна. Только сразу вас предупреждаю: позже не вздумайте надоедать полковнику, так сказать, по-соседски. Представьте себе, что вы забыли его адрес. Иначе ваши действия могут быть истолкованы самым невыгодным для вас образом.
«Вот тебе и „повезло“, — подумала я сочувственно. Верка, будто ее на казнь уводили, обернулась ко мне: „Поль, прости, если что не так“. У меня слезы навернулись. Бесчувственный Юрьев довольно бесцеремонно подтолкнул ее к выходу.
И вместо него в дверном проеме возник Балков.
— Полина, спасибо за все. Полковник просит тебя идти домой.
— До свидания, — мрачно сказала я.
Да, сколько полковника ни корми… Из спальни раздались крики.
— Беги, Сергей, я захлопну дверь, — покорным тоном пообещала я.
Балков пошел по коридору в одну сторону, я — в другую. На цыпочках повернула направо и закрылась в кухне, бубня:
— Уберусь, дайте срок. Вот перемою посуду, сложу в холодильник продукты и сразу же уберусь отсюда.
Глава 5
Верку отправили восвояси примерно через час. Сразу после нее явился какой-то мужчина и сообщил: «С соседями покончено». Видимо, детали этого действа были пикантными, потому что его без промедления проводили к Измайлову. Наконец в семь часов вечера в прихожей состоялся обмен прощальными репликами. Я очень хотела, чтобы сыщиков не понесло за чем-нибудь в кухню: было стыдно перед обманутым мною Балковым. Но обошлось. А вот полковник проинспектировать свои скромные владения не отказался. Когда Измайлов увидел меня, безмятежно покуривающую за чашечкой кофе, он покачнулся на своих костылях и скорчил свирепейшую гримасу. Но рта раскрыть не успел.
— Что себе позволяют ваши резвые мальчики, — гневно возопила я, мысленно извиняясь перед Юрьевым и Балковым. — Продукты валялись по углам и тухли, грязные тарелки приманивали тараканов…
— У меня тараканы? — панически заозирался Измайлов. И стало заметно, как неуклюж он на костылях с непривычки. — Кошмар. Нет, Полина, здесь нет никаких тараканов.
— Будут, — сурово предрекла я, — если не мыть посуду сразу после еды.
— Но я только сейчас освободился, — начал оправдываться Измайлов.
О, да он был чистюлей! Какая прелесть. И еще ему в голову не пришло, что уборкой обязаны были заняться я, Сергей или Борис. Редчайший человеческий экземпляр. Все-таки у меня нюх, в кого попало не влюбляюсь. Но надо было срочно закрепиться на отвоеванных бытовых позициях.
— Себя упрекаю, не вас, — отрезала я. И поспешно смягчилась: — Не издевайтесь над ногой, присаживайтесь. А еще лучше, идите ложитесь. Я подам ужин.
— Ужин? — жалобно переспросил Измайлов. — Какой ужин, Полина? Я отослал тебя домой два часа назад.
— Вы предложили мне это через посредника, — уточнила я формулировку. — Но, во-первых, я решила прибраться. Из сострадания. Представила себе, как вы, напряженный, вымотанный, обнаруживаете здесь бедлам… Во-вторых, я не любительница шастать по лестницам, по которым таскают изуродованные трупы. А вы запамятовали приказать Балкову меня проводить.
— Трупа уже не было, — нахмурился Измайлов.
— Меня об этом в известность поставить не удосужились, — вновь согрешила я против Сергея. И, не решившись на театральную паузу, продолжила: — В-третьих, меня еще не допрашивали. Я не намерена давать показания ни Сергею, ни Борису. Мне будет чудиться, что они необъективны из-за пирогов. А вот с вами, даже «спасибо» не сказавшим, я охотно поговорю.
— Прости, пожалуйста, я ведь действительно не поблагодарил тебя. Но как раз Вера…
Я не выдержала его смущения и засмеялась:
— Будет вам, Виктор Николаевич.
— Полина, какими допросами ты бредишь? — усмехнулся наконец Измайлов. — С тобой побеседуют… Впрочем, и этого не надобно. У тебя стопроцентное алиби: ты целый день проторчала у меня. Безвылазно. Бессменно. Неотлучно.
— Вам пирог с капустой или с яблоками? — небрежно разыграла я глухоту.
— И с тем, и с другим, — обреченно заказал Измайлов. — И чаю с лимоном, если не трудно.
Умел полковник отступать, ох умел. А может, он просто ни с бабами, ни с дамами не связывался?
После ужина выяснилось, что у него ко мне есть вопросы. Он неимоверно осунулся, почти потерял голос и против воли косился на поврежденную, наверняка разболевшуюся к ночи ногу. Но принадлежал он к горькому типу людей, не вызывающих жалости в любом виде и состоянии. Все уверены в их жизнестойкости, все игнорируют внешние признаки бессилия. Им не льстят, их не щадят, не утешают и не успокаивают. Со временем они привыкают к душевному самообслуживанию. Такие всегда втроем с Богом и совестью. И честь стать четвертой в их интимной компании надо заслужить. В общем, сообразив это, я перестала валять дурака.
— Виктор Николаевич, вы меня простите за назойливость. Я правда хотела только помочь немножко. Вы напрасно мучаетесь. Сержант лекарства привез, я разобралась в рекомендациях и дозах. Вот снотворное, оно попозже пригодится. А вот сильное обезболивающее. Две таблетки на прием; покой обеспечен. Держите. И отложим на завтра деловые разговоры.
Я это видела. Он схватил не две, а четыре таблетки и проглотил их без воды. Господи, каково же ему пришлось сегодня. С минуту он сидел, закрыв глаза. А когда открыл, в них непонятно откуда взялась смешинка. Выглядел он чуть виновато.
