Я никогда не боялась жизни, а теперь мне страшно за моих мальчиков. Если я, ещё живая, не смогу пробить эту стену в ОВИРе, что будет с ними без меня. Они все крещёные, но без документов РФ, что им делать, куда податься, в Узбекистане мы враги, а здесь вообще никто!
Спасите, ради Христа.
Пищаева Л. Ф.». («Комсомольская правда», 2004 год)
«Изменить место встречи с главой неприкаянного семейства Пищаевых было невозможно — в светлое время суток она могла состояться только в стенах ОВИРа Подольска. Людмила Федоровна с мужем стояли в тесном коридоре этого милого и за долгие годы ставшего им родным заведения и по- соседски обсуждали с народом какое-то важное событие. Выяснилось, что несколько минут назад здесь была драка.
— Те, кто занимал со вторника, не поделили очередь у окошка с теми, кто занимал в четверг. Дело обычное. Пришла милиция и выкинула на улицу и правых, и виноватых, — пожала плечами автор письма и стеснительно спрятала в карман свою ладонь. Там красовались жирные цифры «32».
Вопрос, почему Пищаевы не могут получить вид на жительство (первый этап в обретении гражданства), мы задали слишком громко, и в очереди послышались нехорошие, злые смешки.
— Пакетик волшебный нужен, — крикнул номер «42-й» из Молдавии (русский, 1 год очередей).
— И знать, как и кому дать — тоскливо начала «29-я» из Украины (белоруска, 1,5 года).
— В морду! — закончила хмурая личность под номером «49» (узнать судьбу не удалось).
Очередь с гулом подвела нас к стенду с образцами документов.
— Вот на это и покупаются дураки, которые пытаются жить по закону, — сказала Пищаева. — Я два года пыталась собрать эти справки в отведённые правилами два месяца. Обобьёшь все пороги, дашь взятку чуть ли не за каждую бумажку, простоишь неделю в очереди к заветному окошку, а оттуда говорят: это квитанция старого образца. Или «вот здесь сберкасса должна поставить вот такие цифирьки».
Я заметила: если на уголке анкеты стоит ма-а-аленький такой крестик, значит, обязательно придерутся. Потому что на наш район квота — 700 иностранцев. А квота — штука ценная и бесплатно, видимо, не раздается. Поэтому нам каждый раз приходится собирать документы заново. Но не это самое страшное!.. (Далее сквозь слёзы.) Нас заставляют пересекать границу всей семьёй туда и обратно ради идиотского купона, который выдают на границе.
— Это, чёрт возьми, унизительно, — вдруг заговорил глава семьи Игорь. — Я давно бы махнул на всё это рукой и стал обычным нелегалом, которых среди наших знакомых пруд пруди. Вот только зло берёт! Какая квота?! Квота на русских? Я ж на своей земле! Ко мне раз подходит «чёрный» и говорит: «Брат, зачем стоишь?! Мне тебя жалко, хочешь, я тебе паспорт куплю? А тут ещё жена рассказывает, сын ей выдал: «Зачем ты родила нас от русского?!»
При этих словах в ОВИРе стало необычно тихо.
— А мне паспортистка сказала: ну и что ж, что ты русская и православная! Здесь это никого не волнует. Езжай-ка ты лучше в Австралию, там всех берут, — грустно вздохнула № 26.
— А мне сказали в Канаду, — усмехнулся № 31.
— А мне участковый в шутку посоветовал обрезание сделать, пока не поздно. Мол, в Подмосковье скоро власть сменится, — сказал кто-то в очереди.
— Я ж говорю: в морду! — засмеялся № 49.
И все тоже рассмеялись». (Владимир Ворсобин, Анна Добрюха, Дмитрий Стешин, «Комсомольская правда», 2004 год)
«В 1992 г. русские беженцы из Таджикистана решили построить компактное поселение в центре России. Идея была достаточно необычна: переселенцы считали, что, объединив свои усилия, они смогут построить настоящий благоустроенный посёлок, выгодно отличающийся от вымирающих деревень русского Нечерноземья.
Новое поселение было названо «Новосёл», и около 300 прибывших из Таджикистана соотечественников начали лихорадочную работу по строительству образцовой деревни в Калужской области. Однако уже спустя год энтузиазм переселенцев резко пошёл на убыль.
Пожалуй, больше всего иммигрантов удивляли нравы местных жителей. «Мы какие-то совсем другие русские, и нам очень трудно находить контакт с местными жителями. Те, кто у нас в Таджикистане считались пьяницами, на фоне местного населения кажутся просто трезвенниками. Мы боимся отдавать своих детей в детский сад — все их сверстники ругаются матом», — приходилось слышать от переселенцев.
Надо сказать, что неприязнь к приезжим испытывали и сельские жители. За иммигрантами укрепилось устойчивое прозвище «таджики». Их считали высокомерными и даже «ненастоящими русскими». Раздражение вызывали и богатые библиотеки, которые привезли с собой беженцы, и то, что они готовы работать по двенадцать часов в день, отказываясь при этом от ежевечерних посиделок за бутылкой самогона.
Проблемы переселенцев усугубились расколом среди них самих. Некоторые из них стали обвинять руководство товарищества «Новосёл» в расхищении средств, предназначенных для строительства посёлка. На август 2001 г. в Новоселе проживает около 160 человек. Причем не все переселенцы из Таджикистана: среди жителей посёлка есть и несколько человек из Казахстана и Узбекистана. Семья Захаровых перебралась в Калужскую область из узбекского города Ангрена.
По их мнению, у русских в Узбекистане нет будущего. Постепенно делопроизводство переводится на узбекский, к тому же все престижные должности распределяются среди членов своего клана. Переселенцам из Узбекистана удалось прочно закрепиться на новом месте. Ещё на заработанные в Узбекистане сбережения Владимир Захаров купил грузовик и занимается частной транспортировкой грузов. Для своей семьи бывший ангренец построил хороший дом.
Увы, такие люди, как Захаров, в посёлке Новосёл — исключение. Лишь шести семьям удалось построить нормальные деревенские дома, подавляющая же часть людей по-прежнему живёт во временных вагончиках, отапливаемых печками-буржуйками. «Зимой к утру температура в наших хибарах опускается до нуля. Люди не выдерживают таких условий. Все, кто смог, уже давно уехали из поселка. В основном здесь остались жить одни старики», — говорит мне староста посёлка Анатолий Травкин. Он не скрывает, что сочувствует РНЕ и мечтает «о том дне, когда Горбачёв и Ельцин будут сидеть на скамьи подсудимых». Взгляды таких людей, как староста поселка, можно если не оправдать, то, по крайней мере, понять.
В своей прошлой, душанбинской жизни Травкин считался преуспевающим геофизиком. У него была хорошая квартира, интересная работа и великолепная по советским меркам зарплата (более 500 рублей в месяц). Сегодня же бывший геофизик перебивается случайными заработками и пишет злобно- отчаянные письма российскому руководству». (Игорь Ротарь. «Чужие русские»)
«Hельзя называть россиян, вернувшихся в Россию из ближнего зарубежья, как жителей чужого государства, беженцами. Это слово для нас оскорбительно. Мы не беженцы. Мы возвратились на Родину, веря, что нужны ей и что наш народ не оставит нас в беде». (В. Стариков. «Долгая дорога в Россию»)
«Галина Белгородская — инициатор строительства поселка беженцев «Новосел» в Калужской области была полна оптимизма: «Мы возвращаемся в Россию не иждивенцами. Неужели в России не нужны наши руки и головы?». И она была не одинока. Сотни беженцев из Средней Азии и Кавказа, взявшихся за обустройство своей жизни, — это все люди с высшим и специальным образованием.
И что же беженцы услышали в Калужской области от местных начальников? «Нам нужны
