устанавливать цену.
Со вздохом безмерно усталого человека Рихард Люнеманн, начальник Дикого Порта, потер виски и достал сигарету. Глянул на часы и изумился: разговор с Чиграковыми длился тридцать восемь минут. А казалось, не меньше четырех часов. Даже упование родилось в глубине души: уже вечер скоро, можно свалить второстепенные дела на заместителей и улететь домой…
Тяжка ты, пиратская корона.
Скоро, конечно, привычка сделает ношу легче. Но первые месяцы — как не живи.
И угораздило же именно сейчас нарваться на Терру-7 и Чиграковых. Что им стоило додуматься до прямого обращения к начальнику Порта пару месяцев назад? Хотя прежний начальник ничем бы им не помог. Только местер Люнеманн знает про реестр лаэкно, благодаря Гуго и файлам со взорванного грузовоза…
Уральцы согласились не пытаться вернуть уже украденное. Согласились предоставить борьбу с контрабандистами самому Люнеманну. Согласились ему за это хорошо заплатить. Но безусловно удачный разговор стоил Арийцу нескольких лет жизни.
Он успел пожалеть, что согласился. Прежний начальник Порта, всеми уважаемый, но уже очень немолодой человек, оставил пост, приобрел законный сертификат и отправился доживать на Древнюю Землю. Встал вопрос об управлении. К идее “социально альтернативной республики” на Порту пришли неспроста, без сильной и легитимной власти огромная многорасовая планета имела все шансы низвергнуться в хаос.
С завершения памятного рейса “Элизы” прошло два с половиной года. Люнеманн-старший давно перестал заниматься корсарством лично. Теперь ему принадлежали два десятка судов и неплохо развитая сервисная система на Диком Порту. Это афишировалось: бывший капитан Ариец искренне не хотел терять связей с полюбившимся миром. Сертификат обязывал постоянно жить в Ареале и находится под опекой внутренних органов, — местер Люнеманн заявлял, что еще не готов к такому.
Основные его капиталы находились на счетах в надежнейших банках (Древняя Земля, Швейцария); в акциях некоторых более чем перспективных предприятий Земли, Терры-без-номера, Третьей и Седьмой Терр. Об этом — не знали.
Улетать в Ареал Рихард не хотел и еще по одной, довольно щекотливой причине, о которой тоже предпочитал не рапространяться.
“Уйду”, - подумал Рихард. — “Плевать на все, поеду домой”.
В этот момент позвонил секретарь.
— Айлэнд Инкорпорэйтед, — сказал он. — Полномочный представитель, местер Люнеманн. Просить?
Ариец поморщился.
— Проси.
Слишком серьезный деловой партнер. Придется выдержать еще один тяжелый разговор. Последнее время дела не клеятся, и это еще мягко говоря. Рихард и так испортил себе немало крови, заключая с Айлэндом договор безопасности — стандартные условия старому психу, видите ли, не подошли. А недавно ему до зарезу понадобились фронтирские плантации Люнеманна, которые по понятной причине Рихард продавать не мог. “Вы же их все равно не разрабатываете!” — было ему заявлено.
Представитель выглядел нервно. Ариец его прекрасно понимал.
— Местер Люнеманн! — сказал представитель. — Ваша позиция, которую вы упорно не желаете менять, вступает в противоречие…
Он говорил, а исчезающе маленький портативный игломет вылетал из-под белоснежной манжеты на тыльную сторону ладони.
— …с политикой компании…
Игломета этого Рихард не видел. Его вручил Люнеманну начальник охраны, лично взявший знатную добычу. Поднять руку с оружием киллер не успел; он и последнее слово договаривал, уже падая с выдернутой из сустава кистью.
— Срать я хотел на политику вашей компании, — со вкусом сказал Ариец. — Передайте местеру Айлэнду, — продолжил он, глядя на киллера сверху вниз, — что зря он так. У меня очень качественная охрана.
Вывший на полу от боли представитель не мог, к сожалению, оценить великолепия клыков, которые демонстрировала в улыбках охрана местера Люнеманна. Но местер Айлэнд, к которому уходил сигнал с миникамеры киллера, возможно, получил некоторое представление о причине, по которой начальник Дикого Порта так неуступчив.
Начальник охраны полюбовался иглометом на просвет. Ни одной металлической детали, только пластик, с внедрением особых технологий на грани высоких и гипер. Потому-то сканеры и не обнаружили игрушку.
— Местер Айлэнд делает успехи, — заметил он. Люнеманн улыбнулся.
Подчиненные Л’тхарны уволакивали добычу. Добыча всхлипывала.
— Как ты думаешь, — спросил Рихард, — Чиграковы настоящие или искусственные?
Ррит задумчиво склонил голову набок.
— Настоящие. Но с искусственными возможностями. Это заметно по движениям.
— Биопластик?
— Еще что-то кроме него.
Люнеманн сидел, думая, включать сенсоры или повременить. Если уж перед беседой с представителем включить забыл, теперь это не так уж и нужно. Достал сигарету, но раскуривать не стал.
Лтхарна подошел сзади, склонился над спинкой кресла. Упала тень, окатило ароматное тепло.
Предложение занять место начальника Порта застало Люнеманна почти врасплох. Взваливать на себя такую ношу он не особенно хотел, никаких усилий к тому не прилагал. Как оказалось, это и сыграло роль. Старые корсары не хотели драк за сферы влияния у себя дома, они выбирали авторитетного и неконфликтного рефери, не более. Когда они поняли, как крупно ошиблись, было уже поздно. У братьев Люнеманнов имелось больше общего, чем могло показаться первому взгляду.
И охрану, как назло, местер Рихард завел несравненную.
Самые несогласные с новым порядком уже спали в ледяных глубинах космоса.
— Я еду домой, — сказал Рихард.
— Эскорт уже подготовлен.
Погано быть публичным человеком. Даже в одной машине ехать нельзя…
Люнеманн бросил так и не зажженную сигарету в пепельницу и встал.
Старейшина в молчании сидела над сундуком. Стороннему она показалась бы рачительной хозяйкой, но мысли ее занимали отнюдь не выгода и расчет. Цмайши перебирала мужские украшения пятидесятилетней давности и думала о войне — так, как думают об умершей дочери.
Мышцы ее ослабели, клыки затупились, сосцы ее иссохли, ей не вскормить новой войны; пусть это сделают другие. Она скоро умрет.
Цмайши думала о своей жизни. Она рождалась в блеске клинков, в отрочестве ей не было равных; и даже брат ее того же выводка, брат, осмелившийся выйти из чрева прежде нее и доказавший потом свое право отодвигать женщин в сторону, даже он остерегался ее. Что за скорбь выпала ему, изведавшему поражение… Цмайши был дорог именно этот брат, пусть и был он одним из многих. И мать его выводков, Суриши, она любила когда-то. И в отпрыске их видела отражение двух желанных сердцу.
Цмайши, великой старейшине, никогда и никого не было жаль. Ее только удручало, что тот, в ком она чаяла видеть священный клинок, стал всего лишь одним из углей в костре, где этот клинок предстояло выплавить. Пусть. Она и сама — один из таких углей, как все живущие ныне люди; разве только безымянным еще младенцам на склоне лет доведется познать войну.
Но, в последний раз закрывая глаза, Цмайши вспомнит, как видела на горизонте разгорающийся свет победы.
