Рождение гения. Джон Кеннеди Тул

И вот теперь второй его роман, тот, что начнет его блистательную литературную карьеру, сначала безжалостно препарируется, а затем и отвергается вовсе. Другого издателя книге он уже не искал, не искал он и агента. Он засунул рукопись на верхушку старого гардероба в своей спальне. Можно обо всем этом забыть и начать работу над докторской диссертацией.

У доминиканцев его, как обычно, любили коллеги. Монахиня, работавшая с ним в то время, вспоминает его как человека любезного и остроумного, неизменно чарующего, всегда джентльмена. «Но юмор его — а он был очень насмешлив — скорее не доходил до его студенток. Особенно до первокурсниц. Они просто не понимали его. Одна даже спросила меня, уж не коммунист ли он.» Он намеренно держался отчужденно от тех, кому преподавал, — тактика мудрая для молодого человека, преподающего девушкам еще моложе себя, — и тем не менее, бывал с ними неизменно учтив.

Анне Миллер было лет 18–19, когда она училась у него в классе. «Он был так тих и педантичен, всегда при галстуке и пиджаке. Когда я много лет спустя прочла его книгу, меня поразило, что она такая смешная. Мы его с такой стороны совсем не знали.»

Очевидно, он многое держал в себе. Тельма Тул позднее обвинит в депрессии и последовавшем самоубийстве сына отказ печатать его книгу. Но, несмотря на то, что он это тщательно от матери скрывал, Тул уже в то время переживал симптомы душевного заболевания, ставшего причиной того, что он покончил с собой. Он ощущал, что его преследуют. Люди шпионили за ним, замышляли против него, даже читали его мысли с помощью электроники.

Доверялся он всего нескольким друзьям; ездил в Лафайетт обсудить что–то с Бобби Бёрном. Бёрн уверял его, что он фантазирует. «Он был параноиком. Там присутствовал мой младший брат, и нас обоих шокировало то, что говорил. Я говорил ему, что ему надо уехать из этого дома. Это нехорошо — жить с двумя пожилыми людьми. Это его угнетало.»

Разумеется, жизнь дома и отказ печатать книгу не улучшили его душевного состояния. Однако любой психолог мог бы рассказать Тулу, что его симптомы соответствуют как параноидной шизофрении, так и маниакальной депрессии — а оба эти заболевания возникают от химического дисбаланса в мозгу, а вовсе не от плохих поворотов судьбы. Бёрн вспоминает, что Тул в самом деле записывался на прием к психоаналитику, но не знает, поставили ему диагноз или нет.

В январе он неожиданно уволилися из доминиканского колледжа. Затем сел в машину и уехал из дома, отчаянно пытаясь убежать от своих воображаемых преследователей. С родителями он не попрощался. Тельма Тул обезумела. Через несколько дней он получила письмо, в котором говорилось, что он гостит у друзей в Лафайетте. Очевидно, так оно и было, но после этого он домой не вернулся. Почти два месяца он ездил по стране. Затем остановил машину под Билокси, Миссиссиппи, протянул шланг от выхлопной трубы в кабину, лег на заднее сиденье и позволил своей жизни закончиться.

Тельма Тул заперлась от всего мира на два года. Потом сложила в папку рукопись — или то, что Уокер Перси назвал «cмазанной и едва читаемой машинописной копией» — и начала предлагать ее всем издателям, кого только могла вспомнить. Все они возвращали ее обратно.

Муж умер. Она сломала руку, много месяцев провела в больницах и доме призрения. Наконец, переехала с нищенский сборный домик брата на авеню Елисейские Поля — вместе со своим роялем и рукописью сына. И продолжала рассылать ее издателям.

И потом — счастливый конец, через 11 лет после смерти сына. Он случился — иронический поворот судьбы, который привел бы его в восторг. Она навязала рукопись романисту Уокеру Перси. Она так настаивала, что он не смог отказать без того, чтобы не оказаться грубым, а он оказался слишком южанином, чтобы грубить леди. Он прочел книгу, пришел в восторг и убедил издательство Университета Штата Луизиана опубликовать ее. Остальное — история.

Цель ее была достигнута. Тельма Тул могла успокоиться. Она и успокоилась — ненадолго. Но много времени потратила на пропаганду книги, нимало не смущаясь тем, что теперь ей, для того, чтобы передвигаться, ей требовались ходунки.

Через некоторое врнемя она смахнула пыль и с «Неоновой Библии», говорила о том, чтобы опубликовать и ее, но затем передумала. Бессмертие ее сыну уже обеспечено. К чему рисковать и пятнать его имя тем, что он впопыхах настрочил еще подростком? Кроме этого, она оказалась не единственной наследницей собственного сына. По законам штата Луизиана, брат ее мужа и его дети также оказывались совладельцами рукописи. Они отказались от своих прав на «Сговор остолопов», когда он был еще машинописной копией, напечатанной под копирку. Однако такой ошибки они больше не совершат. Половину авторского гонорара они загребут — после всех ее трудов. Так вот, Тельма Тул не отдаст им больше ни цента. И она наложила вето на публикацию.

Когда она умерла в 1984 году в возрасте 82 лет, кончина ее попала на первую страницу «Таймс– Пикайюн». Смерть ее сына в 1969–м удостоилась трех абзацев на странице 12.

В завещании она недвусмысленно запрещала публикацию «Неоновой Библии». Однако, другие наследники оспорили его и, в конечном итоге, одержали верх. Так плоды труда 16–летнего Джона Кеннеди Тула стали книгой. Замечательной книгой. Не получившей Пулитцеровской премии, но намного превосходящей то, чего можно ожидать от 16–летнего подростка — и даже от человека гораздо старше.

А Тельма Тул в очередной раз доказала свою правоту. Сын ее, как она и настаивала всегда, был гением.