— Но он не будет один, мам. Где же будет Фиона?
— Она поедет в Швейцарию, — довольно сказала мама. — Она с родителями едет к родственникам. Дорогая, у меня было подозрение, что ты будешь не в восторге, но сделай мне одолжение, не показывай ему этого. Быть одному в Рождество — это ужасно.
— Да, я знаю, — ответила я, думая совсем не о Кене.
Два дня спустя, вскоре после того, как я пришла домой, зазвонил телефон. В трубке раздался хрипловатый голос:
— Тот обед, которого у нас так и не получилось. Как насчет завтра?
Мое сердце подпрыгнуло. Я на это уже не надеялась.
— С удовольствием, только где ты? Когда ты вернешься?
— Я вернулся.
У меня голова шла кругом. Почему он передумал? Почему он позвонил мне? Могла ли я… смела ли я… и тут я вспомнила про Кена. Это было слишком жестоко.
— Саймон, прежде чем ты продолжишь, — он рассказывал о поездке, — серьезно, это будет не совсем такое Рождество, к какому ты привык, я знаю, но… Если ты хочешь приехать к нам… — Тишина смущала меня. — Скажи «нет», если хочешь, — выдавила я.
— Сказать «нет», если я хочу приехать? — с интересом спросил он. Я так и видела, как он улыбается.
— Да… нет, — запиналась я.
— Да… нет в таком случае, — тут же отозвался он. — Вот что называется сказать наверняка — сказать и то и другое.
— Ты хочешь сказать… — У меня горели щеки. — Ты хочешь сказать — ты приедешь?
— Если ты хочешь, если ты уверена…
Десять минут спустя я все еще сидела, не веря своему счастью, как вдруг открылась дверь и в комнату заглянула мама.
— Вот ты где, — начала она. — Ты не видела… Что-то случилось?
Мои руки сжимали телефонную трубку, частью из-за волнения, частью потому, что мне казалось, что так я ближе к Саймону. Я сжала ее еще крепче.
— Я пригласила Саймона к нам на Рождество. Я должна была.
Мама стояла с минуту — она показалась мне очень долгой — и не говорила ни слова. Потом она вытерла руки о фартук и села рядом со мной.
— Кон, ты любишь его?
— Мам, — защищалась я, — не обязательно любить человека, чтобы хотеть, чтоб он не был одинок на Рождество. Ты же пригласила Кена.
— Да, не правда ли? — заметила она. — А это значит, что у нас нет места. Если бы тебе было просто жаль Саймона Поррита, ты бы этим и ограничилась.
— Но у нас есть место.
Именно об этом я и думала последние десять минут, и это будет непросто. У нас было две нормальных свободных комнаты и одна малюсенькая, на самом верху. К несчастью, одна из гостевых комнат сейчас была непригодна для жилья — ее переделывали в детскую. Что ж, в одном я была уверена. Саймон не мог ночевать в мансарде — значит, придется это сделать Кену.
— Я так не считаю, — твердо сказала мама. — Извини, дорогая, но Кена мы пригласили первым.
— Он не будет возражать. Он не такой человек. — Я знала, что это правда, и мама тоже. — Саймон, конечно, тоже не будет, но… ну мама, пожалуйста… Я хочу, чтобы он чувствовал себя…
— Особенным? — подсказала мама. Я вдруг поняла, что нет смысла притворяться. Правда, или хотя бы ее часть, была самым действенным моим оружием.
— Очень особенным, — согласилась я.
Снова воцарилось молчание, а потом мама вдруг взяла меня за руку.
— Ты не говорила об этом раньше.
— Разговор не заходил, — рассеянно ответила я. Мама казалась взволнованной, даже обеспокоенной, и, поскольку она не знала про его жену, причиной могло быть только то, что он ей не нравился как человек.
— Он тебе понравится, мама, — упрашивала я.
— Но он и так мне нравится. Он мне понравился еще в тот вечер, когда привез домой Марию. Просто, — она заколебалась, — мне показалось, что он сложный человек. И это сыграет свою роль, детка. Поверь мне на слово.
Я пробормотала:
— Эту проблему я решу, когда до нее дойдет дело. Я не хочу, чтобы что-либо испортило Рождество.
— И я тоже, Кон, — ответила мама. — Особенно это Рождество.
Совершенно неожиданно она поцеловала меня.
Глава 10
Прогноз погоды обещал, что это Рождество не будет снежным, и действительно, в субботу холмы были чернильно-синими, а небо чистым.
— Зеленое Рождество, зеленые могилы! — весело распевала Линда. — Ну что? Никто же не собирается умирать, — беззаботно заявила она, когда я выгоняла ее на улицу нарезать падуб.
Она простила меня за то, что Кена выселили в мансарду, и показала это, втянув меня в игру в салки. Ножницы лежали на траве, она пряталась за деревом, а я подкрадывалась, чтобы дотронуться до нее, как вдруг меня поймали чьи-то руки и веселый голос спросил:
— А можно поиграть с вами?
— Саймон!
— Когда мне приходить?
— В любое время. Чем раньше, тем лучше.
— И как я тогда буду готовить обед? — осведомилась мама.
Первый раз в жизни я пожелала, чтобы мы питались одними ягодами, и возмущенно заявила об этом. Линда душераздирающе завопила, и мама мягко заметила ей, что у меня, похоже, не все дома. В это время Саймон ненадежно угнездился на дереве падуба и кричал Линде: «Бревно летит!» — каждый раз, когда отрезанная ветка падала на землю.
— Что за манера обращаться с гостями! — заметила мама, когда он внес охапку веток в дом.
— Этот гость совсем не против! — рассмеялся Саймон, глядя на нее. — Я не делал этого с тех пор, как мне было семь или восемь. У меня был дедушка в Хэмпшире. Мы всегда ездили к нему на Рождество. Это были самые светлые времена в моей жизни. — Он сменил тему. — Не думайте, что я собираюсь свалиться на вас так рано. Я, собственно, пришел предложить, чтобы мы все вместе пошли куда-нибудь пообедать. Или это не подходит? — спросил он, глядя на маму.
Я знала, что не подходит. Мама так ему и сказала с сожалением, потом улыбнулась и добавила:
— Но вы с Кон идите, если хотите. Я тут никого не держу.
— Ну? — Саймон улыбнулся мне.
Я бегом бросилась наверх, надела колготки и кремовое платье, накинула на плечи пальто, сбежала по лестнице вниз и поспешила к машине.
Саймон не спросил меня, куда мы поедем, он сам инстинктивно догадался, что, когда мы вместе, надо ехать к морю. Мы пообедали в Скеррис и остались посмотреть, как к причалу подходят лодки в облаке чаек. Одна из них камнем бросилась вниз и поймала рыбу. Моряк кинул веревку на пристань, Саймон поймал ее и завязал вокруг столба. Было совсем не похоже на Рождество, но все равно здорово. Был отлив, серели отмели, но, кроме чаек и болотных птиц, вокруг не было никого.
