Потом приезжали менты, мать, заспанная и злая, открывала им дверь, показывала им мое удостоверение инвалида третьей группы, показывала справку о состоянии на учете в психо-неврологическом диспансере.
– Ну вы потише, все-таки… – правильно реагировали менты и уезжали.
– Ложись спать, Петечка, – успокаивала меня мать, я ложился, успокаивался, но слышал, как она не спит в соседней комнате, всхлипывает. От ее всхлипов просыпался ее последний муж – Кесарев.
– Опять ревешь! – рявкал он.
Она что-то бормотала в ответ сквозь всхлипы, потом начинала его бить, вспоминая, как лет пятнадцать назад он завел на стороне бабу. Он не мог дать сдачи, потому что после инсульта у него не двигалась правая рука, а одной левой с женой не справиться. Потому она и била. Раньше, когда был здоров, не била.
Я лежал, глядя в потолок. По потолку перебегали тени, когда они замирали, смотреть на них становилось неинтересно, я ждал нового движения теней. Я не засыпал.
Что-то пока незначительное, едва отличимое, но уже властно заявлявшее, что будущее – за ним, что-то уже появилось. Что-то во мне появилось новое.
34. Он классно умел делать зелье. Был в этом процессе элемент колдовства. Что-то от старинных алхимиков и сказочных волшебников. Из обычных таблеток, совершенно легально купленных в аптеке, Петечка изготавливал довольно сильное «ширево». И «ширялся». Мать постоянно проверяла его вены на руках. Глупенькая. Вены есть и на ногах, и даже под языком.
Практически он был уже безнадежным. Его, можно сказать, списали в утиль, сдали в архив, сбросили в отвал с неликвидами. Первые три попытки самоубийства мать восприняла с ужасом, панически куда-то бегала, кого-то вызывала. Шестую попытку восприняла уже равнодушно. Устала. Выдохлась. Черканул бритвой себя по горлу? Неглубоко? Артерию не задел? А хоть бы и задел? Даже неинтересно стало резать себя. Как так: – А хоть бы и задел?!
Он любил ночью шастать по улицам. Возвращаясь домой, он сообщал матери, будто кого-то убил в подъезде. По-первости она даже кинулась в подъезд – посмотреть: где же труп? Потом или привыкла к подобным заявлениям, или что-то поняла.
Что же она могла понять? Могла понять философию маленького человека, который к тридцати годам ничего не достиг, ничего не закончил, даже нигде не работал ни дня. Он был типичным ничтожеством, но мечтал этим ничтожеством не быть, мечтал совершить что-то неординарное, яркое, чтобы о нем заговорили. Вот и совершал периодически убийство в подъезде. На словах, конечно же. Куда ему. Даже себя убить толком не мог. Резал вены – не дорезал, втыкал себе нож в живот, но неглубоко, а полоснул бритвой по горлу – так, слегка, кожу только повредил, даже артерию не задел. Зато весь в шрамах: викинг-воин. Еще одна отрада – выйти на балкон ночью:
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!
35. На детских фотографиях мы всегда вместе. Так и полагалось, по сути: я вырасту, буду ее во всем защищать, буду во всем ей помогать. В разговоре Милочка призналась, что хотела меня… убить. Когда мама принесла меня из роддома, Милочка увидела маленькое существо, все внимание родительское, всю любовь родительскую отвлекшее на себя, и решила, что убьет меня. Но так и не убила. Она была маленькая. Ее не подготовили к тому, что скоро у нее появится братик, о нем надо будет заботиться, ей не сказали, что его надо любить, что это растет твой будущий защитник, твой будущий помощник. Милочка ни в чем не виновата. Она была маленькая.
Мы сидели рядом, смотрели детские фотографии. Я их двадцать пять лет не видел. Даже на это она держала свою монополию. Но меня давно уже не трогало, кто чем владеет. Я Владел Несоизмеримо Большим. Я мечтал передать сестре То, Что вытащит из ямы и ее, и Петечку, и Сашу Кесарева.
Она выслушала. Вроде бы. И сказала:
– Я тут купила книгу одну. Автор – Виталий Волчков. Я написала ему письмо. Написала о Петечке, о Кесареве, о себе. Я просила помощи. И он ответил. Но мне надо двести долларов. Консультация Волчкова стоит двести долларов. Я не знаю, где их взять…
Она ласково провела рукой по моей руке:
– Ты мне побольше приводи сумасшедших миллионеров, как в прошлый раз. Может, он еще раз придет…
36. Из того, с чем столкнулась Грэя, залетев как-то в двадцать четвертый век от Рождества И.Х., одна вещь поразила Ее до самых глубин. Потрясение Ее ждало ни с чем не сопоставимое.
Даже не знаю, с чего начать описание увиденного Ею. Оказывается, Сынов Неба можно… штамповать на конвейере!
Еще на памяти моего поколения никто ничего не слышал о глобальной информационной сети Интернет. Ее просто не существовало. Сегодня нажатием нескольких кнопок мы легко в Интернет входим. Это вхождение пишется с маленькой буквы. Здесь речь идет всего лишь о вхождении в Интернет.
Параллель тут, конечно, натянутая, но возможно ли с помощью приборов осуществить Вхождение? С большой буквы Вхождение – Вхождение во Вселенную Волновую.
Предположим, человек путем каких-то специальных операций, посильных для приборов, переводит тело свое в состояние волновое, Входит во Вселенную Волн (Пространство Иных Измерений, Глубинный Мир, Бытие Господа). Творящие силы Вселенной Волновой омолаживают его внутренние органы, выработавшие свой ресурс, и человек возвращается из волнового состояния в состояние вещества с отросшими на лысине волосами, разгладившимися морщинами, выросшими новыми зубами, здоровой печенью, почками, сердцем. Как Иванушка в старой русской сказке – в котел с кипятком ныряет, а выныривает принцем-красавцем. Так и здесь: рассыпался на электроны, перешедшие синхронно в волны, потом внес изменения в программу их сборки…
Древняя человеческая мечта. Мечта, мечтовее не бывает, наимечтейшая из всех возможных мечт человечества.
И вот такой аппарат Грэя увидела в двадцать четвертом веке. В него входили старцы, инвалиды, дряхлые, беспомощные. А выходили из него красавцы спортивного сложения. Грэя, затаив дыхание, наблюдала за происходящим. И вдруг, когда в аппарат вошел человек ниже среднего роста, широкий в плечах, с круглым крупным лицом, карими глазами, небольшим шрамом на щеке, аппарат лихорадочно затрясло, замигала красная лампочка. Открылась дверца, из аппарата выскочил человек, несколько секунд назад туда вошедший.
Оказывается, аппаратура делает Сыном Неба не всякого. Есть определенные условия для обретения пропуска во Вселенную Волновую. Для Вселенной Волновой первичны совсем не физические категории, первичные для Вселенной Вещества. Не ради новых зубов Бытие Господа допускает к себе человека. Допустит ли Оно ЛЮБОГО человека лишь благодаря совершенной аппаратуре?
Оказалось, что нет.
– Опиши мне подробнее внешность того человека, которого не приняла аппаратура? – попросил я Грэю, когда мы в очередной раз встретились где-то на перекрестке пространств и времен.
Она описала. Неужели – Волчков? Или сердобольный Эберхард? Есть черты и того, и другого. Или очередная особь с внешностью Волчкова, только спустя десяток поколений? Не пустили, значит, Волчкова. Наверное, справедливо. Но за что – Эберхарда?
37. – Так и хранишь то письмо?
– Какое письмо?
– Других писем от меня у тебя нет.
– Действительно, других не было. Ты хочешь, чтобы я сжег его?
– Зачем? Я уже совсем не тот.
– Ну, если сам пришел, значит, ты – прав, Петечка: не тот!
Я обнял старика, прижал к себе:
– Не тот! Не тот я! Другой! Совсем другой…
Мне стало стыдно за свой бабский выплеск чувств. И почему я виню во всем только себя? Нет, не так надо вопрос ставить: почему расплачиваюсь за все только я? Или они тоже через меня расплачиваются? Да, мне было семь лет. Да, я только учился писать авторучкой. Да, я выводил свои каракули под диктовку.
