золотом горшке могут храниться…– он прикусил язык.
– Что именно? – негромко спросил археолог, глядя на него ясными глазами.
И в этот самый миг в каюте заскрипел чужой голос на космолингве:
– Человек Платон Рассольников. Просим вас посетить наш корабль.
Платон вопросительно посмотрел на Непейводу. Тот отвел глаза.
– Зачем? Мне и здесь хорошо.
– Надо обсудить один важный вопрос, – после заминки ответил голос.
– Мы уже все решили! – крикнул Рассольников.
– Не все, – с трудом выдавил из себя Двунадесятый Дом. – Сходи. От тебя не убудет.
– Ты проводишь меня? – подойдя к двери, осведомился археолог. Он был уверен, что Дом ответит согласием. Но тот затравленно посмотрел на него и ничего не сказал. Платон вдруг понял причину отказа: Непейводе страшно возвращаться на место казни.
Археолог надел легкий скафандр и подошел к люку кессона. Корабельный мозг раздраил его. Можно было входить в соединительный коридор. Платон обвел глазами тамбур, словно прощаясь с «Оболтусом» навсегда, затем перекинулся парой слов с покойной мамой и легкой походкой, посвистывая, двинулся вперед. Надо было держать марку.
Коридор, хоть и был фффукуарабским, не кусался. В конце его виднелся корабельный люк с красным изображением муравья. «Что бы это значило? – подумал археолог. – Просто эмблема или предупреждение об опасности?»
Когда он подошел ближе, крышка люка с легким щелчком распалась надвое. Платон, продолжая насвистывать марш, шагнул через порог. На него обрушилась темнота. Звуки застряли в глотке. Кто-то схватил его за руки и за ноги и понес в глубь корвета. Он не видел своих пленителей и даже пальцем не мог шевельнуть – так прочен был захват.
Внезапно носильщики остановились, раздался тихий скрипучий звук, совершенно не похожий на членораздельную речь, и вспыхнул свет. Археолог очутился в сферическом зале, стены и потолок которого были сплошь покрыты шевелящимся ковром из «мурашей».
Оказывается, Платона блокировал рой кибермух. Сейчас они поставили его на ноги, отлипли и черным вихрем унеслись обратно в корабельный коридор.
Сам по себе зал был пуст-ни мебели, ни приборов, ни иллюминаторов. Только посредине титанитового пола стоял, венчая хитроумную металлическую конструкцию, старинный медный котел с остывающим маслом. Разумные муравейники оставили экзекуторский котел специально – в устрашение человеку – или по случайности, но взгляд археолога снова и снова останавливался на нем, и по спине топотали липкие мурашки.
– Странное существо, – прошамкал возникший над его головой полуметровой величины рот. – Странное тело, странные мысли, странные поступки. Физиология определяет мышление и поведение. Все логично, – говорил рот на космолингве. Значит, его слова, в первую очередь, предназначались Рассольникову.
Платон молчал, не желая прогневать высокую фффукуарабскую комиссию. Хребтиной чуял, что слова ему пока никто не давал.
– Оно довольно рациональное, – произнес другой рот, возникший из живого ковра напротив входного люка. Был он потоньше и вроде бы помоложе. – Видали и хуже. По крайней мере, оно доказало, что умеет копать землю.
– Разве мы позвали его, чтобы рассматривать? Обсуждать его стати? – недоуменным тоном осведомился еще один рот, народившийся за спиной Платона, прямо над люком. – Не насмотрелись на экране? Камерам не верите? – Голос его был больше других похож на человеческий, богат интонациями. Археологу он сразу понравился. Как видно, Платон подсознательно искал себе союзника. – Спешить надо, содомники мои. Враг не дремлет.
«Значит, Непейвода передавал им каждый мой чих, – с горечью подумал археолог. – И ни слова мне не сказал. Что это, если не предательство? Исполнение священного долга? Одно другого хуже».
– Ты прав, Единосемерной, – согласился тот, что помоложе. – Слушай меня, двуногий! – обратился он к Платону. Голос его стал ледяным и жестким, царапающим барабанные перепонки.
– Я слушаю. – Археолог был само смирение.
– Цыц! – рявкнул муравьиный рот. Несколько клеточек от испуга даже свалились на пол. – Не вздумай надуть нас! Сбежать с найденным сокровищем! – выкрикивал он фразы, словно гвоздями плевался. – Не вздумай предать нас! Отдать нашим врагам! – Сделал паузу, а потом сказал тихим, но страшным голосом: – Мы тебя всюду достанем. Гляди…
Часть живого ковра понеслась во всю муравьиную прыть, обнажая кусок стены с экраном и панелью управления. Круговая волна удирающих клеточек откатилась и замерла, образовав что-то вроде лунного кратера. На экране виднелось шерстистое туловище «Оболтуса».
Несколько секунд в открытом космосе ничего не происходило. И вдруг одна из огневых башен корвета, занимавшая левый нижний угол экрана, повернулась. Взору открылся высунувшийся из амбразуры тонкий ствол лазерной пушки. Вспышка, еще одна и еще… Археолог не сразу сообразил, что огонь ведется не куда-то в межзвездное пространство, а прямо в бок живому кораблику.
Лазерный луч малой мощности вонзался в него то тут, то там. «Оболтус» корчился от адской боли, поджимал раненые места, как будто можно было увернуться от новых попаданий. И только криков археолог не слышал– это было немое кино.
– Прекратите! – заорал Платон. – Он же не виноват!
Лазерная пушка на экране стреляла, «Оболтус» содрогался… Живой ковер в куполе бурлил и пенился, выбрасывал гейзеры клеточек. Похоже, зрелище пытки доставляло Домам Симбионтам немалое удовольствие. В наушники Платонова шлема внезапно ворвался пронзительный, душу вынимающий визг кораблика. Археолог схватился за голову, приказал скафандру убавить звук вдесятеро. Совсем выключать не стал.
