изучающим, взглядом которого он бы удостоил кого-либо в другое время. Поглядел мимоходом на Елену, которая, тяжело наклонившись на стуле в прихожей, начищала ему туфли, и, в последний раз (согласно утреннему обычаю) прошёл на кухню. На полочке были расположены, как какой-то набор жизни и смерти, тюбики с таблетками от сердца. Перед ними, на привилегированной позиции, стояли капли, которые он отсчитал неспешно, одну за другой, в кружку с остывающим чаем. Затем принял две бодрящие таблетки. Разложил на столе остальные шесть таблеток, которые привык принимать с чаем, ставшим горьким от капель и витаминов. Каждое утро ритмично следовали шесть коротких глотков через совершенно равные промежутки времени. Ни о чём не думая, не спеша, не чувствуя горечи, не чувствуя остывшего чая.
В это утро, в среду, выйдя из кухни, он обул поспешно теперь уже размягчённые туфли, и, не слыша пожеланий Елены, вышел, не ответив ей ничего и на этот раз.
*
Старшина Дума ожидал в это утро, в среду, ровно пять минут напротив дома. Он работал с генералом уже больше года и знал его привычки очень хорошо.
- Здравия желаю, господин генерал, - сказал он.
Но тот ничего не ответил. Сел в машину и приготовил размеренными жестами трубку с ароматным табаком. Когда машина тронулась, генерал проговорил:
- Как дела, Дума?
- Хорошо, господин генерал. - Затем добавил через мгновение:
- Спасибо за вопрос.
- Что там в городе?
- Всё спокойно.
- Сегодня ночью в Министерстве случилось что-то?
Так как старшина Дума брал машину ранним утром в гаражах Министерства внутренних дел, то был среди тех, кто первыми узнают, не произошли ли за ночь коренные изменения или исключительные события. Конечно, редко когда что случалось, но именно тогда изменения и казались невероятными. Более того, кажется, каждый хотел бы, чтобы в одно прекрасное утро, как по взмаху волшебной палочки, всё стало иначе.
- Господин генерал, докладываю: ни о чём новом не слышал.
Ровно шесть месяцев назад шофёры из гаража оказались первыми, кто узнал о предполагаемом решении президента отправить в отставку, внезапно, восьмерых генералов в возрасте свыше шестидесяти лет, которые были восстановлены в должности в горячие дни декабря 1989 года, и были выдвинуты в сопровождении такой славы, как будто лишь они одни выиграли сражение за воссоединение. Чтобы избежать тогда ухода в отставку, который мог произойти в любой момент того беспокойного времени, генерал решил провернуть одну закулисную игру. В этом он был непревзойдён. Было несложно получить успешно два повышения в звании, как это сделали те, кто сидел на пенсии, а возраст при этом становился незримым для тех, кто решает.
- Сегодня, Дума, работаем допоздна. После обеда нужно будет съездить в некоторые места. Это займёт время аж до позднего вечера.
- Как прикажете, господин генерал.
Машина проезжала возле Дома Народов и направлялась, параллельно Дымбовице, к началу Проспекта Победы, где в первые утренние часы проходили самые важные персоны эпохи. Генерал сказал:
- Для начала поедем в Архив.
Старшина Дума направил машину влево по набережной, к зданию Архива. Это здание расположено между Министерством внутренних дел и поликлиникой того же министерства в той части города, где в определённые часы дня улицы становились серо-синими от униформ. По одной из улочек, кажущейся незначительной, старшина Дума вёл машину. Служебная машина - обычная 'Дачия' белого цвета, чтобы не привлекать ничьё внимание (особенно в те времена, когда полицейские машины горели как спички во время беспорядков), не была ни чисто вымыта, ни слишком грязна, будучи вызывающе обыкновенной, так что для знающего наблюдателя не могла представлять секрета, какому учреждению принадлежит. От генерала до старшины Дума, в Министерстве, кажется, никто об этом не знал.
Доехав до отдела исторических документов, Дума резко, нервно остановил машину, чтобы не терять времени. Генерал выпрыгивает из машины и, не ожидая пока Дума подаст чемодан-дипломат, дёргает за ручку гигантской металлической двери. Массивная старая дверь, поставленная сто лет назад, даже не покачнулась.
Генерал посмотрел на часы. Было без десяти восемь. Громко, по-ямщицки, выругавшись, добавил:
- Этим архивариусам полезно давать пару боевых тревог в день. У них даже дежурный старшина не выполняет своих обязанностей!
Он не мог терпеть двух вещей: недисциплинированности и непунктуальности. Считал, что в этих двух пороках заключается объяснение всего, от развала экономики до плохо выметенных улиц.
Заметив, что генерал нервничает, старшина Дума попробовал объяснить:
- Господин генерал, Архив открывается всегда ровно в восемь.
Тот ещё раз глянул на часы:
- И за несколько минут до начала работы здесь нет никого, даже дежурного?
Когда генерал уже сильно занервничал и начал грохотать дверью, ему отвечал лишь ржавый металл, который гудел как гигантская труба у входа в ад. Возле него спокойно стоял старшина Дума, одетый в гражданский костюм, держа в правой руке чемодан-дипломат генерала.
Где-то в глубине двора не спеша появился старший сержант, косая сажень в плечах, с красным служебным пакетом в руке. Он носил очки с такими толстыми линзами, что, наверное, с такого расстояния и не видел, кто этот маленький нервный толстяк, делающий столько шума. Старшина Дума взглянул на старшего сержанта, который, хотя и был молод, должен был провести всю жизнь в этом дворе из-за дефекта зрения, непременно ухудшившегося после зачисления в военное училище. И он, старшина Дума, работал когда-то в пятом управлении, на службе с самыми лучшими шофёрами страны до тех пор, пока на одной из медицинских комиссий, которые периодически проводились в этом президентском отделе, не нашли что-то в левом глазу. Так он оказался в Министерстве внутренних дел.
Приблизившись, старший сержант, плохо видящий с расстояния, оказался поражён:
- Здравия желаю, господин генерал!
Тот ему ответил, прорычав угрозы, смешанные с руганью. В результате такого случая старший сержант, должно быть, будет страдать бессонницей несколько недель, будучи убеждён, что у него остановились часы и его отправят в отставку за нарушение дисциплины, так что придётся искать работу.
Раздражённый, генерал вьюгой влетел в здание военного учреждения, которое все называли недвусмысленно: Архив. По иерархической линии он был непосредственным начальником этого учреждения, с тех пор, как была основана комиссия по культуре при Министерстве, главой которой он был, и которая занималась, среди прочего, историческим наследием. За три года неуверенности и постоянной нестабильности электората было проще управлять постоянно спорным Министерством внутренних дел посредством комиссий, которые образовывались и расформировывались с завидной периодичностью метронома. Каждая комиссия анализировала деятельность компромиссных лиц во время коммунистического режима и выдвигала список предложений министру. Практически, во время существования комиссии на высшем уровне, все командующие, зависящие от неё, вслепую ей подчинялись. Например, генерал уже сейчас знал, что начиная со следующей недели комиссия по культуре предположительно будет расформирована, для того, чтобы уступить место комиссии по поддержанию порядка во время предвыборной кампании, и начальником будет назначен именно он. Он даже готовился имитировать удивление в тот момент, когда должен будет об этом узнать. Кроме того, он узнал, что всего будет три комиссии, занимающихся предвыборной кампанией, со смежными обязанностями, таким образом взаимно проверяющих друг друга.
Пройдя коридор, генерал выдернул чемодан-дипломат из руки старшины Дума, который совершенно не удивился ни одному из поступков генерала. Генерал прекрасно знал, где находится кабинет
