номера доказуемых предложений и номера истинных предложений. Для краткости мы назовем их доказуемыми номерами и истинными номерами. Наша главная проблема сведётся тогда к вопросу: являются ли тождественными множество доказуемых номеров и множество истинных номеров?
Ответ на этот вопрос будет отрицательным. Очевидно, достаточно указать только одно свойство, которое принадлежит одному множеству и не принадлежит другому. Это свойство, которое мы обнаружим, может представляться неожиданным, относящимся к виду deus ex machina.
Внутренняя простота формального доказательства и (формальной) доказуемости будет играть здесь основную роль. Мы видели в разделе втором, что значение этих понятий объясняется, по существу, с помощью некоторых простых отношений между предложениями, приписываемых им немногими правилами доказательства. Читатель мог бы вспомнить здесь правило modus ponens. Соответствующие отношения между номерами предложений точно так же просты; оказывается, их можно охарактеризовать с помощью простейших арифметических операций и отношений, таких, как сложение, умножение и равенство, то есть охарактеризовать в терминах, существующих в нашей арифметической теории. Как следствие, множество доказуемых номеров может быть охарактеризовано таким же образом, хотя это множество и было первоначально определено в метаязыке (путем ссылки на соответствующее множество доказуемых предложений). Эта дефиниция может быть заменена некоторым её эквивалентом, сформулированным в языке-объекте. Тем самым дефиниция доказуемости будет переведена с метаязыка на язык-объект.
С другой стороны, обсуждение понятия истины в обыденных языках решительно наводит на предположение о том, что никакого подобного перевода для дефиниции истины получить нельзя, ибо в противном случае было бы доказано, что язык-объект является в некотором смысле семантически универсальным, и это грозило бы вновь появлением антиномии лжеца. Мы подтверждаем это предположение, доказывая, что если бы множество истинных номеров могло быть переведено на язык арифметики, то в таком случае антиномия лжеца появилась бы и в этом языке. Однако, поскольку мы сейчас имеем дело с ограниченным формальным языком, антиномия приобрела бы здесь более утончённую форму (по сравнению с обычными формулировками антиномии лжеца).
Таким образом, множество доказуемых номеров не совпадает с множеством истинных номеров, поскольку первое определимо на языке арифметики, тогда как последнее не определимо. Следовательно, множества доказуемых предложений и истинных предложений не совпадают друг с другом. С другой стороны, используя дефиницию истины, мы легко доказываем, что все аксиомы арифметики являются истинными и все правила доказательства являются непогрешимыми. Следовательно, все доказуемые предложения являются истинными, тогда как обратное высказывание не имеет силы.
В результате мы приходим к выводу, что существуют предложения, сформулированные на языке арифметики, которые являются истинными, но не могут быть доказаны формально на основе аксиом и правил доказательства, принятых в арифметике. Можно подумать, что данное заключение существенным образом зависит от специфических аксиом и правил вывода, выбранных для арифметической теории, и что окончательный исход дискуссии мог бы быть иным, если бы мы соответственным образом обогатили теорию, введя в неё новые аксиомы или новые правила вывода. Однако более тщательный анализ показывает, что вывод очень мало зависит от специфических свойств обсуждаемой теории и что он распространяется и на большинство других формализованных теорий. Предполагая, что некоторая теория включает в себя арифметику натуральных чисел (или что по крайней мере арифметика может быть реконструирована в ней), мы можем повторить существенную часть аргументации в практически неизменном виде. Таким образом, мы вновь придём к выводу, что множество доказуемых предложений данной теории отличается от множества истинных предложений. Более того, если мы можем показать (как это часто бывает), что все аксиомы теории являются истинными и все правила вывода непогрешимыми, то мы далее заключаем, что в данной теории существуют истинные предложения, которые недоказуемы. За исключением некоторых элементарных теорий вывод о несовпадении понятий истинности и доказуемости справедлив по отношению ко всем другим формализованным теориям и, следовательно, имеет почти универсальный характер.
Доминантная роль, которую в общей аргументации играет антиномия лжеца, раскрывает в интересном свете замечания, сделанные в первом разделе относительно роли антиномий в истории человеческой мысли. Антиномия лжеца впервые появляется в нашей дискуссии как разновидность злой силы, обладающей большой разрушительной энергией. Она принуждает отклонить все попытки прояснения понятия истины для естественных языков и заставляет ограничиться формализованными языками научного рассуждения. В качестве гарантии против возможного появления данной антиномии мы вынуждены были существенно усложнить дискуссию, вводя различие между языком и его метаязыком. Однако впоследствии в новой ограниченной области оказалось возможным «приручить» деструктивную энергию и использовать её в мирных, конструктивных целях: антиномия не появляется, но её основная идея используется для достижения существенного методологического результата с далеко идущими следствиями.
Тот факт, что философские следствия этого результата негативны по своему характеру, нисколько не уменьшает его значения. Этот результат показывает, что в сфере математики понятие доказуемости не является совершенным заместителем понятия истины. Вера в формальное доказательство как адекватный инструмент для установления истины всех математических утверждений является необоснованной. За начальным триумфом формальных методов следует серьезное затруднение.
Понятие истины для формализованных теорий может быть введено посредством формально точной и материально адекватной дефиниции. Поэтому оно может быть использовано без каких-либо ограничений и оговорок в метатеоретических дискуссиях. Понятие истины действительно стало фундаментальным металогическим понятием, которое приводит к важным проблемам и результатам. С другой стороны, понятие доказательства также не потеряло своего значения. Доказательство все еще является единственным методом, используемым для утверждения истинности предложений в рамках любой математической теории. Однако теперь мы осознаем тот факт, что существуют предложения, сформулированные на языке данной теории, которые являются истинными, но недоказуемыми, и мы не можем не принимать в расчёт возможность того, что некоторые такие предложения имеются и среди тех, в которых мы заинтересованы и которые мы пытаемся доказать. Следовательно, в некоторых ситуациях у нас неизбежно должна возникать потребность расширения множества доказуемых предложений. С этой целью мы обогащаем данную теорию, включая новые предложения в систему её аксиом или вводя в неё новые правила доказательства. Осуществляя это, мы пользуемся понятием истины как своеобразным ориентиром, ибо мы стремимся добавлять новые аксиомы или новые правила доказательства только в том случае, если имеем основание полагать, что новые аксиомы являются истинными предложениями или что новые правила доказательства, если их применять к истинным предложениям, не могут привести к предложениям ложным.
В обогащённой теории множество доказуемых предложений является более обширным, чем в исходной теории, но оно всё еще не содержит всех истинных предложений. Этот процесс расширения теории, конечно, может быть повторен бесконечное число раз. Понятие множества истинных предложений функционирует, таким образом, как некий идеальный предел, который никогда не может быть достигнут, но к которому мы пытаемся приблизиться путем постепенного расширения множества доказуемых предложений. (Вероятно, понятие истины, хотя и по другим причинам, играет аналогичную роль и в сфере эмпирического знания). В истории математики не существует конфликта между понятиями истины и доказательства.
Примечания
1
С детальным обсуждением предмета можно познакомиться по монографии автора «Понятие истины в
