Где, звеня, пролетают трамваи,И вдоль клумб Люксембургского садаНе спеша и бесцельно иду.Есть в такие минуты чувствоОдиночества и покоя,Созерцания и тишины.Солнце, зелень, высокое небо,От жары колеблется воздух,И как будто бы все совершилосьНа земле, и лишь по привычкеЛюди движутся, любят, верят,Ждут чего-то, хотят утешенья,И не знают, что главное было,Что давно уж Архангел БожийНад часами каменной башниОпустился — и вылилась чашаПрошлых, будущих и небывшихСлез, вражды, обид и страстей,Дел жестоких и милосердных,И таких же, на полуслове,Словно плеск в глубоком колодце,Обрывающихся стихов…Полдень. Время остановилось.Солнце жжет, волны бьются о берег.Где теперь ты живешь, Навзикая?Мяч твой катится по траве.
«Поднимись на высокую гору…»
Поднимись на высокую горуИ с вершины её посмотриВниз, навстречу земному просторуИ сиянью осенней зари.Там безмолвная музыка. ЕюВся природа под вечер полна.Тихо. Горные цепи темнеютВ ожиданье покоя и сна.
«Помолимся о том, кто в тьме ночной…»
Помолимся о том, кто в тьме ночнойКлянет себя, клянет свой труд дневной,Обиды вспоминает, униженьяВ постели смятой лежа без движенья,И перед ним — два призрачных пятна —Окно и дверь, холодная стена…Больнее нет обиды — униженья.Помолимся о том, кто в час забвеньяИ отдыха, без отдыха, без снаВсю ночь перед бутылкою винаНад грубой незапятнанной бумагойСклоняется и дышит грустной влагойМорей незримых, слышит шум времен:Пусть к небу темное лицо поднимет он,Пусть свет увидит он, пусть будет так, как надо.Помолимся о том, кто у оградыИль в опустевшем доме у окнаЗаране знает — не придет она.Еще помолимся мы о страданьи,О радостях, о горе, о желаньи,О звездах, о Венере, о луне,О грешниках, пылающих в огне,Помолимся о подлых и преступных,О нераскаянных и недоступных,О самых гордых гордостью земной.Но как молиться о душе такой,Ни с кем в своем несчастьи несравнимой —О том, кто знает, что в глазах любимойБезвыходная скрыта пустота,Кто ранен совестью, в ком нищета,Кто мог бы все, и заградил уста —Такое горе — неисповедимо.
