– Брось. Я же помню твой рассказ про ваши детские дела. Про все эти игры с оружием.
Он и не смотрит на Димку, Голован, но, все видит. От такого не отвертишься.
– Дай-ка сюда. – Голован оглядывается и протягивает Димке руку.
За их спинами мельтешат огни, заливается радиоголосом Бунчиков. Димка колеблется. Никто не мог сказать Головану об этом нагане, никто.
– Что я, вашего брата не: знаю? – спрашивает подполковник. – Давай.
Димка достает, из кармана оружие и кладет на широкую ладонь. Подполковник быстро, уверенным движением в долю секунды снимает барабан и бросает его в реку. Затем в другую сторону летит остальная часть револьвера.
– Припасы есть? Сыпь вниз.
Димка ссыпает в воду горсть патронов.
– Вот так-то лучше. А то бы долго размышлял. Война закончилась, Студент.
«Ах, какая жизнь будет, Студент. Сначала, конечно, поднимем тяжелую промышленность. Нефти, угля, стали – всех обставим! И пойдет житуха. Настроят домов с газом, ванными, теплыми сортирами. Жратвы привалит. Всякие там холодильники, пылесосы, автомобили – гуляй не хочу. И с плеча лопаткой уже никто не будет махать, всюду всякие тебе механизмы – подай, принеси, вырой, высыпи. Сел себе в самолет – да хоть простой работяга – и, понимаешь ли, на отдых в Крым, водой побрызгаться. Или путевочку взял – на Байкал посмотреть, пожалуйста. Детских садов, яслей настроят – только рожай. Безотцовщина прекратится, всех из детдомов разберут по квартирам. Вот какая жизнь наступит, Студент. Нас только не забудьте. Потому что если какие из нас и доживут, что не очень были изувечены, то это уже, не те будут, а просто старички, расшатанные жизнью, а настоящие мы останемся здесь, в нашем времени. Так что уж не забудьте».
…Давно уже нет Инвалидки, с ее бараками, болотами, грязью, мусорками. На месте старого рынка стоит новый, стеклянный, огромный, чистый, ничем не напоминающий тот, послевоенный. И цены там ничем не напоминают прежние, когда каждая копеечка в кармане была сосчитана. Болотистый пруд превратился в озерцо с каменными бережками – под самым боком у похожего на розовый замок кинотеатра, в котором никогда нет ни перекупщиков, ни очередей. В озере, меж кусков хлеба, плавают закормленные лебеди, которых выпускают сюда каждую весну. Ах, Гвоздь, какая жизнь, сколько машин на площади близ рынка, какие розы у кавказских красавцев, сколько товару в рыночном универмаге! И ни одного инвалида… И рынок называется по-другому.
Но почему из послевоенной нищеты, из покосившегося барачного городка, из путаных грязных переулков, по которым весной не пройти, разве что по дощатым мосткам, доносится чей-то сладостный и тревожащий голос – о готовности душу отдать за други своя? Почему мы прислушиваемся к нему? Почему мы ждем его?
Примечания
[1] Нелишне напомнить, что в повести речь идет о «дореформенных» деньгах. (Здесь и далее примеч. автора.)
[2] На бумажных деньгах когда-то были соответствующие изображения: шахтер – на билете рубленого достоинства, два бойца – на трехрублевке, летчик – на пятирублевке.
[3] Сажалка – небольшой пруд-копанка для разведения рыбы.
[4] «Двухсотка» – постановление о прекращении следствия.
[5] Сиромаха (укр) – нищий.
