стоит в нашей гостинице.
Я поблагодарил и отказался от Фриша…
– А почему вы зовете старика чудным? – поинтересовался я.
– Да как же, сударь, все его так зовут. Говорят, он не в своем уме.
Я отправился.
Извозчик свез меня на окраину города, к небольшому деревянному дому. Во дворе меня встретила пожилая женщина и угрюмо сказала, что доктор не лечит и никого не принимает.
Проводите меня к нему, сказал я, и «золотой» пропуск был в ее руке.
Меня тотчас же провели в сени, а затем и в комнаты.
Первая комната ничего из себя не представляла, самая обыденная, мещанская обстановка. Но зато следующая была совершенно иного характера.
Это какой-то кабинет алхимика или ученого: темные шкафы, полные книг, банки, реторты, несколько чучел и в конце концов человеческий скелет.
У окна в большом кресле сидел старик. В первую минуту я думал, что ошибся и попал не по адресу. Так трудно было узнать в высохшем, худом человеке когда-то полного и веселого доктора. Он был совершенно лыс и в огромных очках.
Если я, зная к кому иду, с трудом уловил знакомые черты, то он, конечно, совершенно меня не узнал.
– Что вам нужно? Я не практикую, – сказал он резко, вставая с кресла.
Я назвал себя.
Минуту он стоял неподвижно, точно не понимая меня, потом странно вытянул шею и спросил – голос его дрожал:
– Кто вы? Я повторил.
Альф, нужно было видеть его ужас, он побелел, как бумага, очки упали на пол, и он этого даже не заметил. Протянув вперед руки, точно защищаясь, он бормотал:
– Нет, не может быть! – ноги его тряслись, и, не выдержав, он со стоном сел в кресло.
Я подал ему стакан воды и, взяв за руку, стал говорить.
– Доктор, милый доктор, разве вы забыли своего любимца, маленького Карло, я старался припомнить из детства разные мелочи, его шутки, подарки…
Понемногу старик успокоился и начал улыбаться:
– Так это в самом деле ты, Карло, ты живой и здоровый. Как же ты вырос и какой красавец. Эх, не судил Бог моему другу, твоему отцу, и полюбоваться тобой.
– Да, доктор с семи лет я был лишен и отца, и матери, а почему, и до сих пор не знаю.
Старик как-то отодвинулся от меня и замолчал.
– Зачем и надолго ли ты приехал в наш город?
– Приехал я сегодня, а сколько проживу, зависит от вас, доктор. Если вы согласитесь на мою просьбу, то завтра же утром мы выедем в замок.
Старик снова весь затрясся:
– Что, ехать в замок, в твой родовой замок, зачем? Что тебе в нем? – закричал он сердито.
– Как зачем? Вот уже два месяца, как я живу в нем, – смеясь, заявил я.
– Ты в замке, рядом, два месяца, – бормотал он. Зубы, т. е. нижняя челюсть старика, дрожали.
– Ты жив, здоров, совершенно здоров. Поклянись Божьей Матерью, что ты говоришь правду, – и он повелительно указал на угол.
Весь угол был занят образами, большими и маленькими; перед ними горела лампада, стоял аналой с открытой книгой. Войдя в комнату, я не заметил этого угла, и теперь он поразил меня диссонансом: лампада и человеческий скелет!
– Клянись, говорю тебе, крестись! – настаивал грозно старик.
Думая, что имею дело с сумасшедшим, и не желая его сердить, я перекрестился и сказал торжественно.
– Клянусь Божьей Матерью, я жив и вполне здоров.
Старик заплакал, вернее, как-то захныкал и, вытаскивая из кармана огромный платок, все повторял:
– Зачем ты приехал, зачем ты приехал? Чего ты хочешь?
Когда он совершенно успокоился, я ему рассказал, что с детства скучал по родине, но не смел ослушаться приказания отца и жил в чужих краях. Внезапная смерть отца сняла с меня запрет, и я явился поклониться гробам отца и матери, и представьте, доктор, я не нашел их в склепе, – закончил я.
– Не нашел. В склепе не нашел! – радостно шептал старик. – А новый склеп ты не трогал?
– А разве есть новый склеп?
Где же он?
– Хорошо, очень хорошо, – потирал старикашка свои руки.
Я ничего не понимал и страшно раскаивался, что связался с полоумным.
Соображая, как бы поудобнее выбраться из глупого положения, я молчал.
Молчал и старик.
– Когда ты едешь обратно в чужие края? – наконец спросил он.
– Обратно? и не собираюсь! – возразил я с удивлением. – Замок вычищен, отремонтирован заново, и через две недели моя свадьба.
Глаза старика опять выразили ужас.
– Ты намерен навсегда поселиться в замке и хочешь жениться, быть может, уже наметил невесту. Безумец, безумец, разве старый Петро не был у тебя, разве он не сказал тебе, что по завету отца ты не должен был приезжать в замок, а не то, что жить тут, да еще с молодой женой, – кричал, весь трясясь, старик.
Все эти глупые охи и крики окончательно мне надоели, и я резко сказал:
– Отец ни разу не писал мне ничего подобного, да и теперь поздно об этом говорить; невеста моя уже приехала и находится сейчас в замке.
– Пресвятая Матерь Божия, помилуй ее и спаси! – горестно прошептал старик. – Ну, Карло, не думал я, что судьба заставит выпить меня и эту горькую чашу. А видно, ничего не поделаешь! Мы оберегали тебя от этого ужаса, но ты сам дерзко срываешь благодетельный покров. Твой отец взял с меня и Петро странную клятву, что тайна эта умрет с нами…, но теперь я должен, я обязан открыть ее тебе… Да, прости меня Пресвятая Заступница…, дорогой друг, ты говорил: «Смотри, ни на духу, ни во сне ты не должен говорить, из могилы я буду следить за тобой», а сейчас, если ты можешь слышать, пойми и прости: но ведь Карло надо спасти, избавить, хотя бы ценой моей души – души клятвопреступника! – печально и торжественно проговорил старик.
Он замолчал и скорбно поник головою.
Хотя все его слова представляли какой-то бред, но я не считал его больше сумасшедшим, что-то говорило мне о их правде и о ужасе, что ждет меня.
Я молчал, боясь нарушить думы доктора, и в то же время старался догадаться, что за тайну должен он мне открыть. Первая моя мысль была насчет моего большого состояния: честно ли оно нажито? нет ли крови на нем?
– и я давал себе слово исправить, что можно.
Нет, невероятно.
Смерть матери, неповинен ли в ней отец?
Тоже нет. Он обожал ее и пятнадцать лет хранил верность ей и чтил ее память.
Что же, наконец?
Доктор все молчал…, потом спросил меня:
– Карло, что помнишь ты из своего детства? Я стал рассказывать, вспоминая то то, то другое.
– Ну, а что ты думаешь о смерти своей матери?
Холод пробежал по мне – неужели?
Я рассказал то, что ты уже знаешь, т. е. что мать видела во сне змею, которая ее укусила, закричала ночью и от страха заболела. Потом ей было лучше, но после обморока в зале болезнь ее усилилась.
