Предназначение фигурок спорно — некоторые исследователи считают их фишками для игры, другие полагают, что они могли использоваться в качестве амулетов (все варианты трактовок рассмотрены в монографии Р. Перкинса). Представляется, что очень важным для интерпретации является приведенный Р. Перкинсом отрывок из «Саги о Халльфреде». Халльфред Трудный Скальд был вынужден креститься по воле конунга Олафа Трюггвасона. Конунг удерживал скальда при себе, однако расположение конунга обернулось неприятностями для Халльфреда. Во-первых, Олаф был недоволен тем, что в поэзии Халльфреда, несмотря на крещение, все время появлялись языческие сюжеты. Во-вторых, скальд поссорился с двумя братьями, придворными конунга, и убил одного из них. Скальд был осужден на смерть, однако впоследствии прощен конунгом. Второй брат, оставшийся в живых, желая отомстить Халльфреду, донес Олафу, что тот продолжал соблюдать языческие обряды, рассказав, что скальд держит в сумке маленькое изображение Тора, сделанное из моржового клыка. По приказу конунга Халльфред был подвергнут обыску, однако «карманный божок» найден не был. Впрочем, Халльфред отомстил обидчику и выбил ему глаз.
Опираясь на приведенный эпизод, Р. Перкинс полагает, что все вышеперечисленные статуэтки можно считать «карманными божками». Большую часть фигурок исследователь связывает с богом Тором, изображения которого, по его мнению, должны были быть амулетами моряков. Именно моряки особенно нуждались в благоприятном ветре, который можно было вызвать с помощью этих магических предметов . Несмотря на то что источников по древнегерманской мифологии сохранилось немало, о ежедневной культовой практике жителей Скандинавии в эпоху викингов, к сожалению, известно немного, что затрудняет интерпретацию археологических объектов. Одно из немногих описаний языческого святилища принадлежит арабскому путешественнику Ибн-Фадлану (922 г.):
«И как только приезжают их (русов) корабли к этой пристани, каждый из них выходит и [несет] с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набид, пока не подойдет к высокой воткнутой деревяшке, у которой [имеется] лицо, похожее на лицо человека, а вокруг нее (куска дерева) маленькие изображения, а позади этих изображений [стоят] высокие деревяшки, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит ему: 'О, мой господин, я приехал из отдаленной страны и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур', пока не сообщит всего, что привез с собою из [числа] своих товаров — 'и я пришел к тебе с этим даром'; - потом оставляет то, что [было] с ним, перед этой деревяшкой, - 'и вот, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы [он] купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу'. Потом он уходит. И вот, если для него продажа его бывает затруднительна и пребывание его задерживается, то он опять приходит с подарком во второй и третий раз, а если [все же] оказывается трудным сделать то, что он хочет, то он несет к каждому изображению из [числа] этих маленьких изображений по подарку и просит их о ходатайстве и говорит: 'Это жены нашего господина, и дочери его, и сыновья его'. И не перестает обращаться к одному изображению за другим, прося их и моля у них о ходатайстве и униженно кланяясь перед ними. Иногда же продажа бывает для него легка, так что он продаст. Тогда он говорит: 'Господин мой уже исполнил то, что мне было нужно, и мне следует вознаградить его'. И вот, он берет известное число овец или рогатого скота и убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и бросает перед этой большой деревяшкой и маленькими, которые [находятся] вокруг нее, и вешает головы рогатого скота или овец на эти деревяшки, воткнутые в землю. Когда же наступает ночь, приходят собаки и съедают все это. И говорит тот, кто это сделал: 'Уже стал доволен господин мой мною и съел мой дар'...»
Как уже отмечалось, миниатюрные фигурки интерпретируются большинством ученых как изображения богов скандинавского пантеона, однако все рассмотренные предметы можно отнести к кругу достаточно далеких аналогий гнездовской статуэтке. Наиболее же близкими аналогиями гнездовскому «идолу» являются две небольшие фигурки, изображающие стоящих персонажей, одна из них является случайной находкой из Линдбю (Ско-не, Швеция), вторая найдена при раскопках западнославянского городища Шведт на Одере на территории современной Германии. Фигурка из Линдбю, изображающая бородатого и усатого мужчину (рис. 24, 3), так же, как и гнездовская, одета в короткую подпоясанную тунику, на голове — конический головной убор, левая рука лежит на поясе, от гнездовской статуэтки она отличается гораздо худшим качеством проработки деталей и размером (высота — 6,9 см). Разный способ изображения глаз (правый изображен прямой линией, а левый — изогнутой) позволил Грэхэм-Кэмпбэллу предполагать, что скульптурка изображает одноглазого бога — Одина, отдавшего один глаз за то, чтобы обрести мудрость.
Обретение Одином мудрости так описано Снорри Стурлусоном в «Младшей Эдде»: «А под тем корнем, что протянулся к инеистым великанам — источник Мимира, в котором сокрыты знание и мудрость. Мимиром зовут владетеля этого источника. Он исполнен мудрости, оттого, что пьет воду этого источника из рога Гьяллархорн. Пришел туда раз Всеотец и попросил дать ему напиться из источника, но не получил ни капли, пока не отдал в залог свой глаз».
Фигурка из Шведта (рис. 24,4) тоже очень схематична, от статуэтки из Линдбю ее отличает отсутствие пояса и бороды. Едва различимые вертикальные полосы на коническом головном уборе напоминают лопастное членение головного убора «идола» из Гнездова. Инго Габриэль считает, что фигурка имела культовое предназначение, он полагает местное ее изготовление и отмечает, что это единственная находка подобного рода амулета на западнославянских территориях. Исследователь считает, что она изображает божка в восточном княжеском одеянии, состоящем из кафтана и остроконечной шапки. Он отмечает, однако, и скандинавские параллели, например шапку с вертикальным членением, как у бронзового Фрейра из Рэллинге.
Если ряд фигурок, рассмотренных вначале, еще мог иметь какой-то утилитарный смысл — они могли быть использованы в качестве игральных фишек, — то обе последние скульптурки никак не могли нести бытовой нагрузки ввиду их абсолютной неустойчивости. Таким образом, с большой долей вероятности они могут быть трактованы как «карманные божки». Значительное сходство фигурок с «идолом» из Гнездова позволяет отнести и данную находку к категории «карманных божков».
При попытке интерпретации фигурки существенными представляются все детали изображения. Очевидно важной и хорошо проработанной деталью гнездовско-го идола является конический головной убор. Головной убор рассматриваемой формы — явление загадочное. Грэхэм-Кэмпбэлл отмечает, что изображение конических шлемов встречается на Готландских камнях (например, Смисс, приход Нэр), на руническом камне из Ледберга в Швеции, на Миддлтонском каменном кресте (Йоркшир, Англия), однако «археологически» подобная форма шлемов ни в Скандинавии, ни на Британских островах не известна.
Среди находок на территории Восточной Европы можно указать два шлема, которые А.Н. Кирпичников выделяет в тип конических. Один из них происходит из Гнездова (кург. 18, раскопки С.И. Сергеева, ГИМ, оп. 1537/63), второй из Немии. Однако точной аналогией головному убору гнездовского идола их считать невозможно. Прежде 'всего потому, что шлем из Гнездова состоит из двух половин, а шлем из Немии, вероятно, цельнокованный. Таким образом, реально существующие шлемы из Гнездова и Немии оказываются достаточно далекими аналогиями головному убору «идола», состоящему из многих лопастей.
Отсутствие точных археологических параллелей неизбежно порождает различные гипотезы. Так, например, И. Габриэль полагает, что головной убор фигурки из Шведта копирует княжескую шапку «восточного» происхождения. Это утверждение базируется на упоминании «русской шапки», полученной в числе других подарков героем «Саги о Ньяле». Впрочем, как же выглядела эта шапка, неизвестно. Ф.Б. Успенский, проанализировав все упоминания так называемой русской шапки в древне-исландской прозе, полагает, что письменные источники не дают ровным счетом никаких оснований для реконструкции ее фасона. Более того, исследователь считает, что упоминающиеся в сагах головные уборы можно трактовать скорее как «греческие шапки».
В качестве аналогий И. Габриэль упоминает также конические головные уборы из Бирки, сооруженные из ткани на проволочном каркасе. Остатки сложных головных уборов, украшенных коническими навершиями, были обнаружены в двух богатых мужских камерных погребениях Бирки (погр. 581, 6444). Однако восточные параллели данному типу головного убора гипотетичны, так как подтверждения в археологических материалах Восточной Европы они не имеют. Исключение составляет единственный предмет — небольшой полый конус с округлым завершением, который традиционно трактуется как принадлежность головного убора и относится к древностям венгров эпохи «завоевания родины».
