При пляшущем багровом свете — Как не хотеть тогда быть с ними, С такими жадными и молодыми! Схвачусь за тугие снасти, И настежь — В душе все двери Для новой здоровой заразы, Чтоб сразу Всей кровью поверить, Гневно трубя, Крепко — вот так — Всего себя Сжав в кулак. Сладких ваших обманов не надо, Выпрямлюсь в рост. Я в себе обрету Эльдорадо, Мир будет прост. Жизни простой сочной Кто потерял след, Тех разорвет в клочья Шквал перепутанных лет. Или мне плакать снова, Жалостно песни петь? Не найти ведь такого большого, Чтоб мог меня пожалеть. Эй, выбирай скорее, Время-скакун не ждет. Двух мне в себе не склеить, Пусть же один умрет! Россыпи золота весен Плавь на огне в звезду. Их уж прошло двадцать восемь. Те, кто живут, не ждут. Смелый идет в пургу, Ищет цветы в снегу — В душах грубых и черных Нежности крупные зерна. V
Свод пополам расколот. Фильма развертывается еще. И снова я молод… Шулерский рву счет. Преображенный Лазарь, Ясно во взгляд недобрый, В острые два глаза Зеленоватой кобры Смотрю: Всё светлеет — Нет, на эту зарю Посягнуть никто не посмеет! Ни одной слезы старой были, Расправлю для нового плечи. В колючих лучах тает нечисть, Те глаза закатились, уплыли. Сдираю ветхие отрепья, Провижу много в буйном свете. Всё шире грудь вздымает ветер. И вот — в простом великолепье По ступеням невиданных дорог Нисходит Он, теперь мой Бог, Такой простой и величавый, Овеянный земною славой. О, как вскипит, взметнется кровь! Со мной теперь мой Бог и старая любовь. Всю мудрость жесткую Твою измерив, О, Господи, я верю, верю… Ты, сердце, не стучи. Узнаю всё сейчас: Как копьями, Его лучи Пронзят всех нас. Восторг мой так… Он чересчур остер, Еще… Но мертвым падает тапер. 1924 Вячеслав Нечаев. Об Александре Туринцеве (Послесловие)
В антологии «Строфы века» есть страница, посвященная Александру Александровичу Туринцеву. Вот что писал Евгений Евтушенко, предваряя публикацию туринцевского стихотворения:
«В последние годы был настоятелем русской церкви в Париже и очень часто приезжал в Москву, очаровывая всех, с кем встречался, не только рассказами о встречах с Гумилевым, поэтами «парижской ноты» в пору эмиграции, но и драгоценным умением выслушать чужие боли, обиды, посоветовать. Жаль, что этот уникальный рассказчик и выслушиватель не оставил после себя книгу воспоминаний.
Мне было известно, что отец Александр раньше писал стихи. Но ни в одном из литературных справочников его имя мне не удалось обнаружить, а все взывания к его родственникам по поводу его рукописей остались безответными. Единственное, что мне попалось, — его маленькое стихотворение из
