рвения — и это, конечно, его извиняет — ребята из «Сирл» ради бабок. Но итог таков: поверхность пространства-времени проткнута как решето и из глубины мира лезут некие… создания.
— Паразиты?
— Грубо. Они ведь вступают с людьми в симбиоз. Кому от этого хуже?
— Стать коконом для какого-то беса — это разве не хуже?
— Я бы не стала употреблять слово «бес». Скажем, это иная форма жизни, протекающая за пределами нашего мирка. Могу предположить, что отдельные ее особи извергаются некой маткой… Неаппетитно, но нужно уметь вовремя перейти на сторону тех, кто сильнее, а красоту потом наведут медийщики — им за это деньги платят. Эти создания из Посленастоящего вполне настроены на сотрудничество. Не надо переживать, что они кого-то немного обидели, человечество должно теперь играть пассивную роль. От этих гостей его не защитят ракеты и прочие пухи, оно бессильно, потому что сгнило. Тебе ли этого не знать?
— Это вроде того, что индейцы были беспомощным мясом перед западными завоевателями?
— Вроде того, только не столь брутально.
Ее умелая рука опустилась ему на затылок и он ощутил ласку, скрытую в ее пальцах.
И вдруг Джэд исчезла. Сева не сразу понял, что посох-клюка матушки Ефросиньи выдернул тетю Ядвигу из машины. Когда надо, инокиня появлялась внезапно и развивала мощность не меньшую, чем трактор.
— Не все сгнило Божьей милостью, — решительно заявила матушка Ефросинья.
Однако тетя исчезла ненадолго. Когда она появилась вновь, ее платье уже лопнуло, кожные покровы прибрели прозрачность, так же как и остальная плоть, приметны были только ягоды глаз, стебли яичников и что-то обвившееся вокруг позвоночника. Тетя потянулась к Севе, его кровь забурлила, готовая выплеснуться наружу, чтобы напитать вампира, атакующего из Преднастоящего. Но волна сорвала Кречетникова с тверди и швырнула словно в водоворот. Вместе с тварью они закружились в вихре, а потом провалились вниз. Когда было уже видно жерло воронки, она бесстыдно раскинула ноги, из ее лона вышел длинный шип, сияющий как расправленное серебро. В последний момент Сева вывернулся из ее объятий, протянул здоровую левую руку к тетиному позвоночнику, обвитому червем, сорвал его и бросил вниз…
Может век, а может и мгновение он находился в пустоте, серебристой, рассеченной сияющими прожилками как мрамор. Он висел в ней, не чувствуя тела, не слыша своего дыхания, потом стал «всплывать» в светоносных потоках. Смутные тени оформлялись, становились резче и наконец он оказался в привычном окружении.
Матушка Ефросинья смотрела на него столь широко открытыми глазами, что, казалось, они занимают поллица. Наконец она подытожила:
— Ты сделался совсем прозрачным, будто растворился в серебристом тумане. Но я молилась и ты стал возвращаться.
— Я был… вроде беса?
— В наших монастырях не занимаются «демонологиями». Но я подумала, что бесы так не страдают, ты не из них… А Господь Бог не мог оставить тебя беззащитным перед ними, поэтому дал тебе особые силы.
Послышался шум двигателя. По звуку Сева узнал «Ландкрузер» темирхановцев.
Вот машина остановилась и из нее вышло несколько людей. Кто-то из них дал очередь по Севе и матушке Ефросинье. Пока перелет.
Вдруг «Ландкрузер» превратилась в огненный столб и к «Паджеро» подкатило горящее колесо. Не выстрелил больше ни один из темирхановских боевиков, успокоились разом. А совсем рядом с джипом Сева увидел несколько солдат, почти невидимых, передвигающихся быстро и бесшумно. Судя по экипировке — ВДВ. Один из десантников видно и засадил из гранатомета в темирхановский внедорожник. А метрах в тридцати из переливов сумрака возникла огромная боевая машина — экранолет, от дыхания её могучего мотора завибрировал воздух.
Здоровяк-офицер, появившийся рядом с «Паджеро», постучал по капоту и поднял зеркальное забрало шлема.
— Елки, да это ж мой бывший командир, майор Марков, — выдохнул Сева.
— Да, парень, хватит тебе воевать одному. И матушке пора вернуться к молитвам, — сказал вместо приветствия офицер.
— Товарищ майор, Владимир Николаевич, откуда вы?
— Правительство ввело в Шалшыке чрезвычайное положение. Моя рота снова оказалась самой мобильной.
— Наконец наступит мир, в человецех благоволение, — радостно произнесла инокиня.
— Не думаю, матушка. Завтра наступит Армагеддон.
