направлением своего дальнейшего продвижения. В одном месте ему пришлось проползти на животе, перебираясь через образовавшийся каменный завал, но дальше оказалось свободное пространство, тянущееся вплоть до того места, где находилась граница обрушения кровли, однако воздух в этом пространстве был скверный, и лампа Блэара начала шипеть. Он задом выбрался оттуда и двинулся вдоль линии обрушения к югу. Кровля у него над головой была влажной и поблескивала, как звездное небо. Блэару даже пришла в голову мысль, что в его передвижении под этим «небом» было нечто сродни мореплаванию, только путь приходилось прокладывать по подземной тверди.
Он с трудом обогнул торчавшие снизу плиты песчаника. Меньше всего ему хотелось сейчас свалиться в какую-нибудь пустоту или «карман» и остаться при этом без света.
Вдруг кто-то схватил его за ногу. Попытавшись высвободиться, Блэар услышал позади себя голос Бэтти:
— А вы шахтер, мистер Блэар.
— Был когда-то.
Блэар остановился и дал возможность Бэтти расположиться рядом. У смотрителя работ тоже имелась при себе лампа, однако единственное, на что хватало ее света, были сверкающие глаза Бэтти.
— Мне сказали, что придет человек от епископа. Хочет посмотреть шахту. Ну что ж, пожалуйста. Время от времени сюда заглядывают члены совета директоров. Но они обычно поворачивают назад, не углубившись в штольню и на сотню ярдов. Говорят: большое спасибо, хватит. Мы не так одеты, и нас ждут прочие заботы. А вы — совсем другое дело.
— Значит, я нарушил все правила? — поинтересовался Блэар.
— Больше вас в эту шахту никогда в жизни не пустят.
— Ну, это мы еще посмотрим.
Бэтти помолчал немного, потом приподнялся на локтях и сделал движение вперед.
— Черт бы все это побрал, — проворчал он. — Двигайте за мной.
Для человека внушительной комплекции Бэтти с легкостью угря огибал завалы или скользил через них, проползал стороной мимо торчащих камней и опасных пустот. Блэар напрягал все силы, чтобы не отставать и постоянно видеть перед собой металлические подковы клогов Бэтти. Но вот наконец продвижение Бэтти замедлилось, потом стало каким-то неуверенным.
— По-моему, здесь. Хотя тут все постоянно меняется. Я не могу…
Бэтти замолчал и остановился. Блэар подполз ближе и поставил свою лампу рядом с лампой Бэтти. В их сдвоенном свете он увидел отверстие — высотой примерно в ярд — между кровлей и рухнувшей породой, заложенное такими же каштанового цвета кирпичами, из каких построены все дома в Уигане. В общей сложности тут насчитывалось кирпичей сорок. Заделка была выполнена небрежно — а, может быть, правильнее сказать, в большой спешке.
— Вам не приходилось делать кирпичную замуровку сразу же после взрыва, мистер Блэар? — спросил Бэтти. — Никогда не знаешь, что тебя подстерегает по ту сторону стенки. Там может быть и рудничный газ, и угарный, и оба они вместе. Поэтому кладку ведут всегда по очереди. Делаешь вдох, задерживаешь дыхание, кладешь один кирпич, выскакиваешь оттуда, выдыхаешь. Следующий кирпич точно так же кладет кто-то другой. Тут этим занимались Джейксон и Смоллбоун. Каждый был обвязан вокруг пояса веревкой.
— В этом месте и произошел тот взрыв?
— Насколько мы поняли, где-то тут рядом. — Бэтти вытянул шею, силясь получше разглядеть нависавшую кровлю. — Должна скоро рухнуть. Надеюсь только, что не пока я здесь.
На каждом из кирпичей виднелись, подобно водяному знаку, оттиснутые слова: «Кирпичный завод Хэнни». Блэар уловил слабый болотный запах рудничного газа. Лампы вдруг вспыхнули ярче, и Блэар увидел, что слой раствора, скреплявший верхние кирпичи, весь растрескался — то ли от устроенного Смоллбоуном взрыва, то ли еще раньше. Глаза Бэтти широко раскрылись, лицо заблестело от пота.
Пламя в лампах заметно вытянулось и стало голубым. Сами фитили уже погасли, но внутрь предохранительной металлической сетки попало уже достаточно газа, и теперь он горел там, внутри, готовый в любой момент вспыхнуть и взорваться. В мозгу Блэара мгновенно пронеслись три мысли. Попытаться задуть лампы нельзя: пламя при этом обязательно вырвалось бы за пределы предохранительной сетки и от него вспыхнул бы рудничный газ вокруг. Просто сидеть и ждать было бессмысленно: пламя постепенно накаляло проволочную сетку, и она уже начинала светиться неровным оранжевым светом, как целая связка горящих бикфордовых шнуров. А третья мысль Блэара была: «Я и только я сам сделал все, приложил массу усилий, чтобы угробить себя».
Но поскольку пока еще он оставался жив, Блэар вспомнил, что метан легче воздуха. Он принялся быстро разгребать камни, породу и пыль у самого основания кирпичной стенки и довольно быстро углубился примерно на фут. Потом взял лампу за нижнюю часть и, стараясь держать ее так, чтобы пламя не вырвалось за пределы сетки, медленно опустил ее в открытое углубление, поставив по возможности вертикально, без наклона. Пока он все это проделывал, у него даже обгорели волосы на кисти руки. Бэтти все понял. С не меньшей осторожностью он проделал то же самое со своей лампой, и теперь обе они стояли рядышком в тесном углублении — два ярких голубых острия, увенчанные красными проволочными сетками.
Примерно с минуту оба язычка продолжали гореть как и прежде, потом задрожали и стали уменьшаться, причем снизу вверх, а не наоборот. Проволочные сетки тоже начали тускнеть: из ярко-красных они стали вначале золотистыми, а затем серыми. Первое пламя поглотило себя, как будто задохнувшись в клубе собственных копоти и дыма. Второе захлебнулось секундой позже, оставив Блэара и Бэтти в кромешной тьме.
— Ни одному джентльмену подобное и в голову бы не пришло, — проговорил Бэтти.
Только тут Блэар услышал, что Леверетт отчаянно выкрикивает его имя: он и думать забыл об управляющем. Шахтеры тоже окликали их. Блэар и Бэтти, не чувствуя собственных одеревеневших тел и будто плывя по черному мелководью, поползли на звуки их голосов.
Глава шестая
«Хэнни-холл» был едва различим за зелеными ветвями. Между торчащими корнями деревьев росли целые поляны фиалок. Их цвет показался Блэару насыщенным, как у полированных драгоценных камней, — у него всегда так менялось восприятие цвета после каждого спуска в шахту. У большинства шахтеров тоже возникали подобные ощущения, и иногда Блэару казалось даже благословением, что шахтеры спускаются в забой и поднимаются оттуда затемно, не испытывая дополнительных чувственных мук, вызванных обостренным ощущением и пониманием того, сколь же многого они, оказывается, лишены.
Блэар прошел неширокой, обрамленной тиссами аллеей, обогнул заросший лилиями пруд и вышел к оранжерее — павильону из стекла и железа, выстроенному в восточном стиле. Сделав лишь шаг, чтобы переступить порог, Блэар мгновенно оставил за дверью холодную Англию и оказался во влажном, душном мире пальм, манговых и хлебных деревьев. Цвели розовые гибискусы. С заросших мхом деревьев свешивались крапчатые орхидеи. Узкая дорожка, благоухающая цветами жасмина и апельсина, вела к садовому столику, за которым восседал епископ Хэнни; перед ним лежали газеты и стояла чашка кофе по- турецки. Одетый в легкую полотняную рубашку, Хэнни напоминал наместника, наслаждающегося прелестями колониального бытия. Вокруг него негромко и неназойливо кипела жизнь: садовники постукивали по горшкам, стараясь по звуку определить, не пересыхают ли корни папоротника, работники поливали растения из длинных, как ружья, опрыскивателей. Финиковые пальмы простерли над головой епископа широкие, как опахала, листья.
— Не хватает только летучих мышей, что живут в тропических садах, — заметил Блэар.
Хэнни посмотрел на Блэара долгим изучающим взглядом:
— Леверетт говорит, что вы с ним спускались в шахту. Он вернулся оттуда в таком виде, будто побывал в катастрофе. Я разрешил вам посетить шахту, а не устраивать в ней розыск. Чем, черт возьми, вы там занимались?
— Тем, для чего вы меня наняли.
— Я просил вас найти Джона Мэйпоула.
— Именно этим я и занимался.
