препятствовали мне выразить вам свою благосклонность.
Болховской почувствовал, как его обдало горячей волной. Он остро ощутил в своих руках ладное, упругое тело Натали, притянул ее чуть ближе и хрипловатым от подступившего желания голосом спросил:
— А сейчас что-то препятствует?
— Думаю, да, — улыбнулась она. — Те несколько десятков человек, что присутствуют на этом рауте.
Болховской хохотнул, окинул взглядом залу, отметив, что за ними наблюдали, и в основном женщины. Холодно отвернулась, встретившись с ним взглядом, Лизанька Романовская, недоумевающе-простодушно взирала на них Кити, тут же спряталась за спину кавалера княжна Давыдова. Лишь Анна, проплывая мимо него в объятиях какого-то бонвивана, послала ему понимающую улыбку.
— Для более приватной беседы можно выбрать место и помалолюднее, — сказал Болховской, вновь склонившись к Натали. — Может быть, вам понравится приглашение ко мне в усадьбу?
— Помалолюднее, — иронически протянула Адельберг. — У вас лакеев только штук тридцать, да дворня, да батюшка с сестрицами. Нет уж, — поджала она сочные губки и, услышав, как разочарованно вздохнул Борис, тут же добавила: — А вот у меня на Горшечной — иное дело: только дворник, повариха да две горничных. На мой взгляд, сие место гораздо боле подходит для наших м-м-м… бесед.
— Тогда едемте к вам, — выпалил Болховской.
— Что, прямо сей час? — с деланным испугом спросила очаровательница и лукаво блеснула глазами- вишенками.
— Именно сей час, — произнес Борис и уверенно повел ее в танце прямо к выходу из залы.
— Вы с ума сошли! — заговорщицким шепотом произнесла она. — Погодите.
— А чего годить-то? — неожиданно для себя голосом собственного кучера Филимоныча спросил Болховской.
— Не могу я вас сегодня принять. И завтра тоже. А вот дня через три — милости прошу, — заверила его Натали.
— Как скажете, божественная, — немедленно согласился Борис.
— Значит, придете? — спросила побежденная мадам Адельберг.
— Непременно, — заверил ее Болховской.
Князь потянулся на своей оттоманке и закинул руки за голову. «Завтра съезжу к Давыдовым и, если получится, к Молоствовым, — решил он. — А там, глядишь, и Поспелова поспеет».
3
Приличия надлежит соблюдать. Иначе поползут в свете слухи, что, дескать, князь Борис Сергеевич возгордился, попав в свиту его императорского величества, и что серебряные эполеты с высочайшим вензелем дадены ему слишком рано. Посему, выждав положенный час, Болховской отправился с визитом к Давыдовым, дабы выразить свое почтение и благодарность за два танца, ангажированные ему вчера княжной Анастасией. К его удивлению, у ворот усадьбы Давыдовых на Поповой горе стояла бричка известного в городе лекаря доктора Фукса. «Верно, с князем Михаилом Ивановичем что-то приключилось», — подумал Болховской, узрев в каретнике рессорный экипаж Давыдова московской работы, в коем директор почты ездил в должность. Но князь Борис ошибся. Войдя в гостиную, он увидел посеревшего лицом Давыдова и заплаканную княгиню Елизавету Степановну.
— Ох, горе, горе, — завидев Болховского, запричитала княгиня.
— Что случилось? — посмотрев на Михаила Ивановича, спросил князь Борис.
— Настасьюшку нашу зарезали, — ответила за мужа Елизавета Степановна, шумно потянув носом.
— Как зарезали, кто? — опешил Болховской.
— Да что ты городишь, — одернул жену Давыдов. — Жива она. Только без чувств. Шею ей проткнули то ли стилетом, то ли спицей.
— Как же это случилось? — пораженно воскликнул Болховской.
— Лизавета Степановна вам все расскажет, — хмуро произнес Давыдов и подошел, прислушиваясь, к дверям спальни. — Ничего не слышно, — развел он руками.
— Ах, Борис Сергеевич, что же это на белом свете-то твориться! — всхлипнула Елизавета Степановна. — Скоро приличным людям со двора выехать никакой возможности не будет!
— Будет тебе, дорогая, — буркнул на нее Михаил Иванович, напряженно вслушиваясь в шорохи за дверью спальни.
— Расскажите, что произошло? — повторил свой вопрос Борис.
— Мы с Настасьюшкой с бала вчерашнего возвращались. Заполночь уже, — начала рассказывать княгиня. — Ехали в открытой двухместной коляске, ведь тепло было. Когда подъехали к воротам усадьбы, неизвестно откуда к коляске со стороны Настеньки приблизился какой-то человек в черном рединготе и боливаре, надвинутом на самые глаза. Он кашлянул, и Настя обернулась к нему. Потом она жутко закричала и схватилась за шею, а этот ужасный человек в боливаре быстро убежал. Я подумала было, что на нас напал грабитель и велела кучеру скорее заезжать в усадьбу. Когда въехали в ворота, бедная девочка была уже без чувств.
— А вы послали людей в погоню за злодеем? — спросил князь Борис.
— Послали, конечно, да куда там…
— Как будто испарился, стервец, — подошел к ним Михаил Иванович. — Ничего, господин полицмейстер быстро его сыщет, вот только Настасьюшка в себя придет. Преступника она видела, опишет его, и мерзавца поймают. Схватят, как миленького.
— Это хорошо, что полковник Поль сам занимается дознанием по этому делу, — сказал Болховской.
— Да, — согласился Давыдов. — Иван Иванович вчера был у нас и о случившемся знает все, что знаем мы.
В это время двери спальни отворились, и в гостиную вошел небольшого росточка плешивый человечек с докторским саквояжем в руке. Взор его был задумчив.
— Ну, что? — с надеждой в голосе спросили Давыдовы.
— Каталепсус, — свел брови к переносице профессор Императорского университета, анатом и известный в городе естествоиспытатель Карл Федорович Фукс. — Полный каталепсус и онемение нервных жил.
— А что это значит? — спросил не находивший себе места Михаил Иванович.
— Каталепсус есть вид паралича, — менторским тоном произнес Фукс. — Человек лишается сознания и чувств, но дыхание сохраняется.
— О Господи, — прошептала Елизавета Степановна и сама едва не впала в каталепсус.
— Но зато Анастасия Михайловна не испытывает никакой боли, — поспешил успокоить княгиню Карл Федорович.
— Никакой? — с надеждой посмотрела на лекаря Давыдова.
— Никакой, — заверил ее естествоиспытатель.
— А нам-то, нам, что делать? — спросил растерянно Михаил Иванович.
— Не оставлять вашу дочь без неусыпного надзора. Опасность для жизни, конечно, еще сохраняется, но при надлежащем уходе надежда на выздоровление весьма и весьма велика, — важно изрек профессор.
— И сколько времени наша дочь будет пребывать в подобном состоянии? — с неизбывной тревогой спросил Давыдов.
— Врачебная наука отвечает на сей вопрос так: от нескольких дней до нескольких лет. Известны случаи, — продолжал он, несмотря на то, что Давыдов схватился за сердце, а княгиня всхлипнула, — когда люди находились в каталепсусе восемнадцать и даже двадцать лет.
