открыл глаза и улыбнулся Истер.
— Мой наряд никуда не годится, — грустно сказала она.
— Вы замерзли, — ответил юноша вставая. — Потерпите немного, сейчас я разожгу огонь.
Она, как зачарованная, следила за ним. Ланс оторвал от балки полоску сухой кедровой коры, скатал ее в шарик, посыпал порохом, положил на полку ружейного замка и спустил курок. Шарик задымился, а через минуту в очаге весело пылал огонь.
— Индейцев можно больше не бояться, — сказал Ланс, заметив ее тревожный взгляд. — Я следил за ними, пока вы спали. Они прошли западнее, и уже не станут возвращаться. Монаканы сейчас сами боятся погони, и даже бросили часть награбленного. Там, в углу, мешок муки и немного соли.
Она помогла ему собрать ветки и пучки травы для починки крыши. Затем он взял ружье и вышел за дверь. Истер едва успела сообразить, что осталась одна, как раздался выстрел, и Ланс вернулся, держа в руках молодую дикую индейку.
Два последующих часа оба были очень заняты. Она готовила птицу, а он чистил хижину и чинил крышу. Закончив с этим, юноша соорудил в углу узкую койку.
— Вам придется привыкать спать без удобств, — сказал он. — Мы слишком далеко от… от… — он запнулся.
Она промолчала. На огне жарилась индейка, на углях пеклись лепешки.
— Надо раздобыть побольше мяса, — заметил Ланс. — А с остальным нам просто повезло.
— Я думала о вас, — вдруг сказала Истер, — но считала, что вы на пути в Лондон.
— Но вы же сами побеспокоились о том, чтобы мне не позволили отплыть, — нахмурился Ланс. — Вы сообщили Беркли, а тот принял меры.
— Что вы имеете в виду? — удивилась она.
— Но даже хорошо, что я не попал в Англию, — пожал плечами Ланс. — В противном случае вы бы уже стали скво.
— Я не понимаю, о чем вы, Усак?
— Ложитесь, — ответил тот. — Прежде чем я выведу вас отсюда, вам необходимо хорошенько выспаться.
— Я ни одной живой душе не говорила о вашей поездке! — со слезами на глазах заявила Истер. — Вы должны верить мне!
Он не ответил.
Дождь за стенами хижины не утихал.
Надо было найти лодку, чтобы отвезти девушку назад, на плантации, и поручить там ее чьим-нибудь заботам. Но чьим? В Виргинии царил хаос, и безопасных мест просто не осталось. Лишь он один сможет прокормить и защитить ее.
Истер снова уснула. Он подбросил дров в огонь и подошел к двери. Дождь лил как из ведра. На берегу ловил рыбу большой черный медведь. Зверь опускал лапу в воду и выбрасывал на песок зазевавшихся рыбешек.
Ланс взял ружье и прицелился прямо из дома. Уже собравшись нажать на курок, он вспомнил о спящей девушке. Выстрел разбудит и испугает ее. Он взял нож и тамагавк, и, закрывая ладонью замок ружья, вышел на дождь, притворив за собой дверь. Ему не удалось уложить медведя первым же выстрелом, и разъяренный зверь бросился на охотника.
Ланс отбросил безнадежно намокшее ружье и взялся за топорик. Когти огромной лапы рассекли воздух в каком-то дюйме от лица юноши, но тот мощным ударом томагавка раскроил зверю череп. Покончив с этим, он оглянулся… и застыл в изумлении. В двух шагах от него стояла Истер.
— Вы? — вскричал Ланс.
— Вы не ранены?
— Ранен? — нахмурился он. — Почему я должен быть ранен?
— А почему вы не застрелили его, а дрались с ним, как… как дикарь?
— Я стрелял, но неудачно, а на дожде ружье не перезарядить.
— А если бы он сбил вас с ног?
— Меня?? Я не малое дитя.
— Я так боялась за вас!
— Мне очень жаль. Идите, пожалуйста, в хижину. Да, захватите мое ружье и хорошенько его просушите.
Она без лишних слов повиновалась.
Медвежья туша доставила им много хлопот. Они вдвоем еле дотащили ее до хижины на сооруженных Лансом из стволов молодых деревьев импровизированных салазках. Зверь принес им столь необходимое мясо, сало и теплую шкуру.
Истер не занималась раньше подобной работой. Ее спина ныла, руки покраснели и опухли, но с губ не слетело ни слова протеста. Но в конце концов туша была разделана, мясо заготовлено впрок, вычищенная шкура сохла у очага.
— Если завтра опять польет дождь, — заметил Ланс, — ручей может выйти из берегов. Я очень рад, что индейцы не добрались до этой хижины. Вот когда я был с Бэконом…
— Вечно вы говорите о своем Бэконе! Он же бунтовщик!
Он с упреком посмотрел на нее и сказал:
— Да, бунтовщик! Нетрудно прослыть бунтовщиком среди трусливых мужчин и излишне болтливых женщин Побережья.
— Если бы я была виновата в том, что вы мне приписываете, я бы не стала оправдываться и позволила бы вам ненавидеть меня, — холодно ответила она.
— Я сыт по горло этими проклятыми восточными плантациями! — воскликнул Ланс.
— А заодно и мною?
— Да! Вами — в первую очередь! — в его глазах мелькнули злость и обида.
— Вы действительно считаете, что я рассказала Беркли о ваших планах?
— Конечно.
— Вы просто дурак! Я даже отцу и брату ничего не говорила!
— Но меня же арестовали!
И тут словно искорка вспыхнула в его мозгу: Капитан! Капитан того корабля… Ведь он тоже знал о его намерении отплыть в Лондон…
— Мне жаль, что я была груба с вами, — примирительным тоном сказала она.
— А мне не жаль, что я был бунтовщиком! — ответил он. — Можете пойти на берег и позвать на помощь. Быть может, какой-нибудь пират Беркли услышит и спасет вас.
— Спасет? Разве я в опасности, Усак?
— Еще бы! Жить под одной крышей с обросшим небритым виргинцем, гордящимся тем, что его объявили вне закона! Что может быть опаснее?
Но его гнев начал ослабевать, когда она снова назвала его индейским именем «Усак». Это напомнило ему те времена, когда образ девушки мучал и грел его сердце.
— Тогда и я вне закона, Усак. Я пойду с вами. Мы найдем лошадей и ускачем на Запад.
Он удивленно взглянул на нее.
— Да, Усак. Я не знаю, из-за чего на самом деле разгорелась гражданская война на плантациях, но саму себя я наконец поняла. Я хочу уехать с вами. Я буду готовить вам мясо и… — она отбросила ладонью упавшие на лоб волосы, но Ланс успел заметить, что она покраснела.
— Вы и представления не имеете, о чем говорите, — возразил он.
— Но почему?
Он отвернулся и принялся точить нож. Она снова рассердилась, на этот раз из-за его безразличия. Ей нужно вымыться, найти расческу, одежду… нижняя сорочка почти не закрывала ее тела.
— Вас не затруднит выйти ненадолго? — попросила она. — Только не уходите, пожалуйста, далеко. Я вас скоро позову.
Ланс молча поднялся. Вот уже четыре часа он отчаянно сражался с самим собой. Но безуспешно. Она
