воинов спокойно пройдут между вашими фортами до Мидлсекса и Глочестера. Индейцы просто обходят форты, неся смерть и разорение окрестным фермерам.
— Теперь уже не часто увидишь воинственного индейца.
— Знаю. В восточных поселениях мало о них думают, но, живя на западной границе, мы часто слышим их боевые барабаны. Они говорят об опасности с Севера. Через пятнадцать дней пути в этом направлении вы оказываетесь во владениях короля Филиппа, а еще ближе лежит настоящая империя ирокезов. У них голландские мушкеты, и они подчинили себе многие племена, натравливая их время от времени на нас, как, например, в 1656-м, когда погибло столько белых.
— Вы хотите сказать, что будет война?
— Да, — ответил он, глядя на север, — скоро я должен буду вернуться к себе.
— Но прежде чем уйти, — нахмурилась она, — вы еще придете ко мне?
Он снова промолчал.
Она глубоко вздохнула и, положив подбородок на локоть согнутой руки, стала смотреть на красные от закатного света облака. Их встречи лишены будущего — думала она, он всего лишь призрак, видение, плод ее воображения… Вот сейчас она повернет голову, а его нет…
Она повернулась.
Он исчез!
Она окликнула его, но напрасно. Лошадь, как ни в чем не бывало, щипала траву; над головой неслышной тенью скользнула сова… И тут ее нога задела что-то на тропинке. Это был кожаный мешочек с травами. Он оставил его ей.
Молва нарекла Ланса Клейборна самым непредсказуемым юношей в колонии, а Истер Уокер — самой воспитанной девушкой. Оба оставались полной загадкой для соседей, один — из-за уединенной жизни в Замке Клейборн на Канс-Поинт, другая — из-за долгого четырехлетнего отсутствия.
Ланс считал себя настоящим англичанином, благодаря воспитанию отца и терпеливого учителя Дэвида Брума. Он прекрасно держался в седле, стрелял, танцевал и вел себя в обществе. Он прочел в подлиннике Цезаря, Виргилия, Горация, Гомера и кое-что из Эвклида. Не хуже Библии и молитвенника Ланс знал «Кентерберийские рассказы» Чосера, трагедии Шекспира и творения лучших английских поэтов.
Но помимо этого он усвоил множество привычек, совершенно чуждых своим наставникам, да и всем прочим англичанам. Его вторым домом стал Лес.
Сначала весь этот маскарад в истории с Истер Уокер забавлял его. Как индеец, житель лесов, он был совершенно взрослым мужчиной, воином; как сын сэра Мэтью Клейборна — впадал в зависимость от своего отца и часто чувствовал неловкость в обществе других европейцев. В роли же дикаря, Ланс был уверен в себе, как горный лев.
Ланс не мог осуждать девушку за то, что она не взглянула на разодетого фата, а одарила своей благосклонностью воина. Он предпочитал опасную, но знакомую жизнь Запада подлым интригам восточного побережья.
После короткой встречи в Галл-Коув, Ланс видел Истер только издали, опасаясь, что она его все-таки узнает. Он отправил Эду Уокеру обещанную баржу кедровых стволов и однажды даже приехал к нему взглянуть, как идет строительство нового пакгауза, но отказался войти в дом и, тем более, переночевать, ссылаясь на другие неотложные дела. Эд был очень удивлен, но лишь пожал плечами.
Как-то в Джеймстауне Ланс еле избежал встречи с ней. Он приехал туда с отцом встретить корабль из Плимута. Но когда она внезапно появилась на причале, бросил все и бежал.
На этот раз изумлению Эда Уокера не было предела.
— Это Ланс Клейборн! — заметил он вслед быстро удаляющейся фигуре.
— Кто? — переспросила Истер.
— Сын сэра Мэтью Клейборна. Ты познакомилась с ним месяц назад на приеме у губернатора.
— Ах, да, припоминаю.
Эд поскреб подбородок и сказал:
— Он удрал, как только увидел тебя. Интересно, почему?
Удивившись столь прямому вопросу, она ответила:
— Откуда мне знать? Может быть он тебя испугался?
— Он смотрел на тебя горящими глазами. А потом убежал, как заяц. Что ты с ним сделала?
— Я? — нахмурилась Истер. — Да я с ним едва знакома!
— Это-то и странно, — ответил Эд. — Мне казалось, что ты околдуешь его, как только он тебя увидит, но Ланс, похоже, боится тебя. Неделю назад в Галл-Коув он отказался войти в дом, чтобы поздороваться с тобой, а теперь бежит, едва ты появляешься на причале… Просто уму не постижимо! Мои глаза, должно быть, изменили мне. Может быть, ты урод? Вроде нет… И платье превосходно. О фигуре я вообще промолчу…
— Чушь! — возмутилась Истер. — Я ничего не делала твоему робкому приятелю, а если он настолько поражен, то, согласись, избрал довольно странный способ показать это. Многие молодые люди готовы здороваться со мной чуть ли ни каждые пять минут, лишь бы быть рядом.
— Ты уже сделала свой выбор, сестричка? Позволь мне угадать… Это Хенсфорд?
— Это… никто!
Эд Уокер снова почесал подбородок. Истер сильно побледнела, а затем залилась краской.
«Это никто!» — повторила она про себя, думая о странном дикаре.
Мысли о нем не давали ей покоя, пугали ее. Она боялась той странной власти, которую этот полу- индеец, полу-Робин Гуд приобретал над ней. Наверное он — тайное зло, воплощенная опасность… Ведь пытался же этот Усак околдовать ее словами, своим плащом из выдры, а затем и этими языческими травами. Спокойный, уверенный в себе, он столь разительно отличался от болтающих без умолку молокососах с восточных плантаций…
Но брат не должен знать. Никто не должен знать! Пусть отец и брат гадают сколько угодно, пусть пытаются привлечь ее внимание к пустышкам, вроде этого молодого Клейборна, пусть говорят о свадьбе… Пусть. А она будет думать о том, о ком думает!
А следующим вечером он пришел вновь. И она сразу бросилась в его объятия, словно они уже много лет были любовниками.
Она назвала его по имени, Усак, но больше ничего не успела сказать: их губы слились в горячем поцелуе, который, казалось, будет длиться вечно. Истер чувствовала, как земля уходит из-под ног, тело теряет вес…
— Стоп! — внезапно произнес он, мягко отстраняя ее. — Мы все-таки не дикие коты!
Она не рассердилась, поскольку столь резкий возврат к действительности помог ей вновь обрести контроль над собой. Ей доводилось слышать рассказы женщин о страсти, но испытывала нечто подобное она впервые.
— Я полюбил вас еще тогда, на пристани, — сказал Усак, вновь садясь у ее ног. Не пройдет и нескольких лун, как я увезу вас в леса.
— Леса? Какие леса?
И он поведал ей о гигантских деревьях и кристально чистых источниках, о соленых озерцах и бобровых ручьях, о странных животных с огромными мохнатыми головами, о диковинной рыбе без чешуи и толстых куропатках, зовущих друг друга часто стуча по земле своими короткими крыльями…
Это был настоящий гимн дикой природе, и она даже почувствовала ревность:
— Но почему вы здесь, Усак?
— Из-за вас.
— Но в вашей волшебной стране ведь тоже есть женщины.
— Там нет богини древних саксов, — ответил он. — Там нет Остеры.
— Но что вы можете знать о саксонских богах и богинях? Таким вещам в лесу не учат… Мне говорили, что к западу от Терки-Айленд уже не встретить джентльмена. Я… Но расскажите мне о себе, Усак. Кто вы? Если мой отец и брат узнают, что я здесь, с вами, в темноте, они…
— Хм!
— Они бы тоже полюбили вас, Усак, если бы узнали!
