Торамалли помогла сестре подняться и дойти до их комнаты в замке. Она гадала, какой план придумал Адали, чтобы спасти госпожу. В том, что он ее спасет, служанка не сомневалась. А то, что он не поделился этим планом с ней и Роханой, означало только одно: он не хотел, чтобы сестры о нем знали. Что бы это могло быть?
Рори Магвайр вышел из домика привратника и медленно побрел к берегу озера. Скрипнув зубами, он нырнул в темную воду. Мужчина не должен входить в спальню к женщине не вымывшись. Так учила его мать, и хотя он частенько нарушал ее наказ, в этот раз не мог. Вернувшись к себе, надел чистые бриджи и рубашку. Сапог он сначала решил не надевать, но потом передумал: если бы его рано утром увидели в замке босиком, поползли бы нехорошие слухи.
Сердце билось чаще обычного. Он слышал, как его удары слабо отдаются в ушах. О том, что ему предстояло сделать, он не разрешал себе думать. Но на ступенях замка мысли овладели им. Евнух сказал, что он любил маркизу, но гордость не позволяла ему признаться в этом даже самому себе. Прав ли был Адали? Он печально вздохнул. Да, Адали прав.
С самого первого мига, как он увидел ее, он пропал. И не только из-за ее красоты. Его покорила ее дерзкая, нет, — царственная манера. Ирландки вовсе не скромные застенчивые существа, но эта женщина сможет взяться за меч, если ей придется защищать то, что ей принадлежит. Ее скорая расправа над убийцей мужа походила на действия воина-кельта. И тут он вспомнил, что воительницы-то как раз и научили ирландцев сражаться. Он ничего не знал об Индии, где она родилась, но в ней явно ощущалось ирландское наследие.
Замок казался вымершим, когда, повернув ручку двери, он вступил в господские покои, прошел через гостиную и задержался перед спальней, потом вздохнул и двинулся дальше. Комнату мягко освещали восковые свечи, в камине пылал огонь. Подойдя к кровати, он опустил взгляд на Жасмин. Боже, как она бледна! Казалось, что она не дышала, закрытые веки покраснели от плача. «Как это несправедливо», — в отчаянии подумал он. Вдруг Жасмин стала выкрикивать слова, как и предупреждал его Адали.
— Рован, Рован! Люби меня последний раз! Ох, как же я буду жить без тебя? Пожалуйста, будь со мной!
Рори Магвайр почувствовал, как сердце болезненно сжалось в груди. Разве он может дать ей умереть? Протянув руку, он дотронулся до щеки Жасмин, мокрой от слез. Потом устало снял бриджи, сапоги, рубашку. Никогда еще он с такой неохотой не ложился в постель с женщиной, как сейчас. Внезапно, к его ужасу, Жасмин открыла глаза. Похолодев от страха, он смотрел, как она протягивает к нему руки.
— Рован! Ты вернулся ко мне! Заглянув в удивительные бирюзовые глаза Жасмин, Рори Магвайр понял, что, хотя они и широко открыты, но блуждают где-то далеко. Маркиза видела лишь то, что хотела видеть: для нее он стал Рованом Линдли. Ирландец не мог точно сказать, почувствовал ли он гнев или стыд от этого открытия. Откинув одеяло, он любовался ее наготой — тело золотили отблески огня свечей и камина, а груди были такими восхитительными. Он раньше таких не видел.
Невидящие глаза смотрели прямо на него, и вдруг Жасмин призывно улыбнулась.
Не в силах сдержаться, он стал ласкать ее грудь. Жасмин закрыла глаза и часто задышала. Встав на колени у кровати, Рори Магвайр наклонился над маркизой, нашел губами ее губы. Поцеловал сначала очень нежно, потом все более и более страстно. Она ответила на поцелуй, язык нащупал его язык, и от прикосновения Магвайр, к стыду, почувствовал, как в нем вскипает страсть, желать ее было сейчас нехорошо. Он хотел, чтобы она знала о его любви, о его желании и сама желала его. Не Рована Линдли, а его — Рори Магвайра!
— Иди ко мне, Рован! Прижмись ко мне, — прошептала Жасмин ему на ухо, язык обжег его кожу. Внезапно возбуждение захлестнуло его и нарастало с каждым мгновением. Он лег на кровать, схватил ее в объятия, стал целовать глаза, лицо, губы. Она отвечала с такой необыкновенной чувственностью, какой он не встречал ни в одной женщине. Грудь Жасмин вздымалась под ним, соски напряглись. Ирландец не устоял и взял один из них в рот.
— О, Рован, — почти задохнулась она, пальцы теребили его спутавшиеся волосы, тело прижималось к нему.
Он обратился к другому соску.
Рори был уже почти на ней, когда застыл от изумления:
Жасмин потянулась к его члену и принялась лихорадочно его ласкать.
— Не могу больше ждать, — простонала она. — Иди ко мне! Его не нужно было упрашивать. Жасмин соблазнительно ускользала от него. Он сжал ее бедрами — перед ним был рай. Войдя в нее, он застонал. Жасмин была горяча, как пламя, и сладка, как мед. Подстроившись под его ритм, она радостно принимала каждый толчок, обволакивала его всего, сжимала, наполняла волшебным чувством, которого он никогда не испытывал. Он не мог остановиться, не хотел останавливаться, уносился в бесконечность. Никогда не ощущал он себя таким сильным и уверенным.
— О, Рован, — вскрикнула она. Ирландец испытал острую боль, вспомнив, что лишь играет чужую роль. — О, любимый! Да!
Он не хотел, чтобы это кончалось. Не мог поверить, что это кончится. Боже! Не теперь! Но она содрогнулась на вершине страсти, последний раз прижимая его к себе, и, целуя, он излил в нее свою любовь. Несколько долгих, как ему показалось, минут он продолжал еще лежать на ней, потом неохотно отодвинулся, соскользнул с кровати и взглянул на Жасмин. К его удивлению, она спала. Но на щеках появился легкий румянец, которого не было до того.
Должно быть, отчаяние и беспокойство покинули ее. И Рори Магвайр накрыл Жасмин одеялом.
Он был опустошен. Не только физически, но и морально. Если она выживет, то никогда не узнает, какую роль он сыграл в ее выздоровлении. Его же будущее было сумрачным. По своему общественному положению он ей не ровня. На собственных землях он живет из милости. Какое у них могло быть будущее? Он знал ответ, никакого. И все же он ее не покинет, пока она будет в нем нуждаться, не покинет и эту землю, которую в течение стольких поколений доверяли его роду.
Рори Магвайр натянул рубашку, бриджи, надел сапоги. За окном замка занимался новый день. Он неслышно выскользнул из спальни Жасмин и, к удивлению, нашел в коридоре ждущего его Финна. Огромный пес поднялся с пола, где до того спал, и ткнулся холодным мокрым носом в руку Рори, как бы утешая его. Хозяин и собака вместе вышли из замка и, незамеченные, вернулись в домик привратника.
За ними из окна комнаты Жасмин наблюдал Адали. Хотя ирландец и не почувствовал его присутствия, евнух все время находился в спальне госпожи. Он хотел убедиться, что Рори исполнит все, о чем его просили. Адали понял гораздо лучше своего сообщника отца Куллена, какое чувство чести заложено в молодом ирландце. И все же, восхищаясь им, он прежде всего заботился о Жасмин. Он знал, что госпожа выживет, если он заставит ее выжить.
Отойдя от окна, Адали вернулся к кровати и взглянул на принцессу. Казалось, она глубоко и мирно спала. Щеки слегка порозовели. Евнух снял с нее одеяло, осторожно взял госпожу на руки и устроил на скамье у камина. Потом быстро перестелил кровать, сменив простыни на новые с ароматом лаванды, скрыв следы любви Рори Магвайра, которая так переполнила Жасмин. После этого Адали омыл принцессу ароматизированной водой, чтобы нельзя было догадаться о ее свидании с мужчиной. Если она что-то и вспомнит, то пусть думает, что это был лишь сон. Одев ее в новую ночную рубашку, он положил госпожу на кровать и накрыл одеялом. Затем сжег простыни в камине. Теперь не осталось никаких свидетельств того, что только что произошло в комнате. Адали удовлетворенно улыбнулся. И Акбар, и Ругайя Бегум одобрили бы его поступок. Их дочь жива. Он пододвинул к кровати стул и устроился у изголовья госпожи. Да. Она была жива!
Глава 17
Почти сорок лет Скай О'Малли де Мариско не видела родины. Когда Елизавета Тюдор отобрала наследные земли Патрика Бурка, она запретила Скай возвращаться туда, хотя потом и отменила указ, рассчитывая получить для Англии братьев О'Малли. Взглянув на живописное озеро Лох-Эрн, Скай шумно вздохнула.
— Самое красивое место на земле! Правда ведь, Адам?
— Когда нет дождя, — согласился с ней муж. — Такую сырость мне выносить не по возрасту, а дожди здесь идут гораздо чаще, чем в Англии, да, пожалуй, где бы то ни было на земле. Мы долго здесь пробудем?
