Страдания от бессмысленности жизни

Человек он был богатый, у него даже был личный самолёт, одна беда — самолёт был винтовой, а моему пациенту, кровь из носу, нужен был реактивный.

Стремление постичь смысл человеческой жизни, равно как и сомнения в том, что жизнь имеет смысл, и даже отчаяние, возникающее при мысли о том, что жизнь бессмысленна, — всё это нельзя расценивать как симптомы болезни. Способность задумываться о смысле жизни — это отличительная особенность человека. Невозможно вообразить животное, которое задаётся такими вопросами. А потому не нужно низводить это самое человеческое из всех человеческих качеств до уровня обычной слабости, болезненного пристрастия, симптома или комплекса.

Я знавал одного пациента, университетского профессора, который обратился в мою клинику с жалобами на то, что ощущение бессмысленности жизни доводит его до отчаяния. В разговоре с ним выяснилось, что он страдает эндогенной депрессией, то есть не психогенным неврозом, а соматогенным психотическим расстройством. Как ни странно, в депрессивной фазе он не предавался раздумьям о смысле жизни, поскольку пребывал в таком удручённом состоянии, что просто не мог ни о чём думать. Подобные мыс-ли посещали его только в перерывах между приступами депрессии! Иными словами, в его случае психическое расстройство и духовное отчаяние были взаимоисключающими состояниями.

Экзистенциальная фрустрация, или, говоря иначе, неутолённое стремление к смыслу, не имеет ничего общего с болезнью, поэтому стремление к смыслу, это естественное человеческое желание наполнить свою жизнь смыслом, невозможно стимулировать медикаментами. Поощрять стремление к смыслу — это первейшая задача логотерапии, то есть терапии, ориентированной и ориентирующей пациента на поиск смысла, причём во многих случаях нужно первым делом пробудить у человека подспудное, подавленное, подсознательное стремление к смыслу.

В чём смысл страданий

Врачу в силу его профессии приходится иметь дело с людьми страдающими, больными, порой больными неизлечимо, с людьми, которые задают и ему, и самим себе один вопрос: зачем жить дальше — какой смысл в жизни, наполненной неизбывными страданиями? В таких случаях к обычным обязанностям врача, которые заключаются в том, чтобы восстановить трудоспособность пациента и вернуть ему способность наслаждаться жизнью, прибавляется ещё одна обязанность: он должен научить пациента переносить страдания.

По существу, способность переносить страдания зависит от внутреннего настроя и представляет собой проявление того качества, которое я называю пониманием. Смысл жизни раскрывается не только в труде, то есть за счёт реализации трудоспособности и проявления созидательности, и не только в переживаниях, душевной близости и любви, то есть за счёт реализации способности наслаждаться жизнью и проявления эмоциональности, но и в страданиях, причём в страданиях смысл жизни раскрывается полнее всего. Страдания дают человеку возможность проявить свои лучшие душевные качества и постичь глубочайший смысл жизни.

Всё дело в том, как больной относится к своей болезни и как он принимает свою болезнь. Словом, важно понять свою судьбу и принять её как данность. Возможность раскрыть смысл неизбывных страданий напрямую зависит от того, как человек их переносит. Тут уместно вспомнить одно стихотворение Юлиуса Штурма{26}, переложенное на музыку Гуго Вольфом{27}:

Ночью сходит радость к нам, ночью сходит боль,

А опомнишься едва, их уж нет с тобой,

К Господу спешат — сказать,

Как сумел ты их принять.

По сути, так оно и есть. Всё зависит от того, как человек принимает свою судьбу в тот момент, когда он уже не может ничего изменить и ему остаётся лишь терпеть. В общем, когда человек уже не в силах повлиять на свою судьбу, важно встретить её достойно.

Прав был Гёте, когда утверждал: «Нет таких обстоятельств, которые человек не мог бы изменить к лучшему своим трудом или терпением». Скажу больше: терпение, то есть готовность принять свою судьбу как данность, — это тоже труд, притом величайший труд, на который способен человек. Вот что имел в виду Герман Коэн, когда сказал: «В страданиях заключено высочайшее достоинство человека».

Попробуем разобраться, почему именно в страданиях полнее всего раскрывается смысл человеческой жизни. Понимание можно поставить выше созидательности и эмоциональности хотя бы потому, что смысл страданий раскрывается на более высоком уровне, чем смысл, заключённый в труде и любви. Поясню свою мысль. Начнём с того, что homo sapiens, человек разумный, предстаёт в трёх ипостасях: как homo faber, человек созидающий, который видит смысл своей жизни в труде; как homo amans, человек любящий, который раскрывает смысл жизни в любви, и как homo patiens, человек страдающий, претерпевающий страдания. Homo faber — это практик, который оперирует лишь двумя категориями: «успех» и «неудача». Между двумя этими крайностями и балансирует его жизнь, построенная по принципу эффективности. Homo patiens мыслит другими категориями. Он балансирует между «внутренней гармонией» и «отчаянием».

Стало быть, homo faber оценивает свою жизнь по горизонтальной шкале, а homo patiens — по вертикальной шкале. Так что, категория «внутренней гармонии» по определению выше категории «успеха». И то сказать, homo patiens может обрести внутреннюю гармонию даже в случае полной неудачи. Для него «неудача» не исключает «внутренней гармонии», а «успех» не исключает «отчаяния». Но надо учитывать, что и то, и другое он оценивает по своей вертикальной шкале. Если оценивать свершение homo patiens — обретение внутренней гармонии и постижение смысла страданий — по горизонтальной шкале эффективности, то свершение это покажется ничтожным и абсурдным. Иными словами, homo faber счёл бы успех homo patiens вопиющей нелепостью.

Несмотря на это, прежде чем проявить понимание и принять судьбу как данность, нужно в полной мере проявить созидательность и попытаться изменить свою судьбу. Хотя в страданиях смысл жизни раскрывается полнее, чем в труде, смысл жизни нужно искать прежде всего в созидании, поскольку готовность терпеливо сносить ненужные страдания, обрекая себя на мучения, которых можно избежать, — это не подвиг, а блажь. Макс Брод говорил, что несчастье бывает «благородным» и «неблагородным». Так вот, в напрасных страданиях нет никакого благородства.

Перенесём всё это в практическую плоскость, в плоскость врачебной практики. Очевидно, что нет никакого смысла терпеть страдания, вызванные злокачественной опухолью, если эту опухоль можно удалить. Зачем страдать понапрасну? Нужно просто набраться смелости и согласиться на операцию. Если же опухоль не поддаётся хирургическому лечению, то нет смысла роптать на судьбу — остаётся лишь смириться с неизбежным. Физическую боль тоже нельзя назвать неизбежным страданием и неодолимой напастью, ведь существует множество обезболивающих средств. Какой смысл отказываться от общего или местного наркоза? Какой смысл воздерживаться от приёма обезболивающих препаратов при неизлечимой болезни? Наверное, только такой человек, как Фрейд, мог найти в этом какой-то смысл: он ведь до последнего дня мужественно отказывался принимать анальгетики, то есть сам отказывал себе в помощи. Если человек отказывается от приёма обезболивающих средств не по объективным причинам, то готовность терпеть боль нельзя считать проявлением силы воли.

Врачу часто приходится наблюдать за тем, как пациенты, лишённые возможности наполнить свою жизнь смыслом благодаря созидательному труду, учатся находить смысл жизни в страданиях, в примирении с судьбой. Я хочу показать на конкретном примере, что человек, которого жизнь лишила не