специалистом по части угадывания района, в котором жил тот или иной пассажир. Эта игра не всегда удавалась утром, он редко находил свободное место. Но по вечерам Саттон всегда садился напротив пассажира, который, по его мнению, должен был скоро выйти.
Он заметил, например, что, чем хуже одет пассажир, тем скорее он доезжает до своей станции. А цветные никогда не ездят дальше Вест-Хэма. Хорошо одетые люди часто пересаживаются на Майл-Энд на центральную линию. За двадцать лет работы клерком у адвоката (довольно скучная, но удобная работа) Генри многое узнал о людях. Жизнь его шла размеренно — все дни были похожи друг на друга.
В работе ничего волнующего. Никаких тебе убийств, изнасиловании или шантажа. Большей частью — разводы, растраты или покупка домов. Несенсационные дела, в основном скучные, часто тупые. Зато это была безопасная работа. Генри был рад, что не женился, и мог жить собственной жизнью, не беспокоясь о детях, школах, соседях, каникулах. Нельзя сказать, чтобы он сторонился людей, он просто старался держаться подальше от их проблем. На работе перед ним проходило достаточно много людских судеб, но он старался относиться к ним сугубо с профессиональной точки зрения. Единственным способом участия в общественной жизни, который он признавал, было пение в церковном хоре. Генри регулярно, раз в неделю, посещал репетиции, а по утрам в воскресенье от души пел. Это была единственная форма эксгибиционизма, которую он себе позволял.
Генри приподнял очки и потер переносицу. Понедельники не угнетали и не волновали его. Самый обычный день, очень похожий на остальные.
Поезд внезапно качнуло, и он со скрежетом затормозил. Генри, не удержавшись, оказался на коленях Вайолет Мельрей и Дженни Купер.
— Ох, извините! — краснея и заикаясь, пробормотал Саттон. Он рывком встал. Остальные пассажиры, как оказалось, тоже попадали. Сейчас все вставали, извинялись. В вагоне слышались смех и ругань.
— Ну вот, — раздался чей-то голос. — Опять минут двадцать будем стоять.
Человек оказался не прав. Они простояли сорок минут. И все эти сорок минут взволнованно вслушивались в разговор по внутренней связи между машинистом и охранником. Генри Саттон, Дженни Купер и Вайолет Мельрей были в первом вагоне и потому довольно четко слышали вопросы охранника и ответы машиниста. Машинист что-то увидел на рельсах. Он не понял, что именно, но что-то очень большое. Поэтому и нажал на тормоза. Потом решил: что бы ни находилось на путях — человек или животное, — все равно уже поздно, и им ничем нельзя помочь. Сейчас, несомненно, нужно ехать дальше, а со следующей станции прислать поисковую группу. Сложность заключалась в том, что машинист не мог включить ток. Очевидно, поезд в результате наезда получил какое-то повреждение. Впрочем, это казалось маловероятным. Может, поврежден кабель? Машинист слышал, что кабель часто перегрызают крысы.
Из центральной диспетчерской посоветовали подождать, пока не будет установлена и устранена причина поломки. В это время машинист почувствовал запах дыма. Одновременно дым почувствовали и пассажиры. Все тревожно зашевелились.
Следующая станция, “Степни-Грин”, была не очень далеко. Видимо, придется вывести людей из поезда и проводить их до станции. Вести так много людей по темному тоннелю опасно, но это лучше, чем паника в тесных вагонах. Машинист уже слышал встревоженные голоса в первом вагоне. Он рассказал охраннику о своем плане, открыл дверь и попытался успокоить взволнованных пассажиров, хотя у него самого на душе было тревожно.
— Все в порядке. Обычная легкая поломка. Мы дойдем по тоннелю пешком до следующей станции. Она недалеко. Линия обесточена.
— Но что-то горит, — прохрипел взволнованный бизнесмен.
— Все в порядке, сэр. Можете не беспокоиться. Мы быстро все исправим. — Он направился к концу вагона. — Я сейчас сообщу всем остальным, вернусь и поведу вас по тоннелю.
Он исчез, оставив испуганных пассажиров. В вагоне воцарилось тревожное молчание.
Через несколько минут раздался крик, потом шум. Дверь, соединяющая вагоны, распахнулась, и в первый вагон хлынули другие пассажиры. Вместе с ними ворвался запах гари. Ворвавшиеся в вагон люди толкались, кричали. Паника распространилась с такой же скоростью, как и вызвавший ее огонь.
Генри Саттона снова толкнули на двух женщин, сидящих перед ним.
— О Господи! О Господи! — пробормотал он. Очки у него сползли на кончик носа.
Толпа не давала ему встать, и он почти сидел на коленях у женщин. Мимо пробирались перепуганные люди. Паника усилилась, когда обнаружилось, что в проходе уже полно народа. Во всех вагонах стали открываться двери, пассажиры начали выпрыгивать в темный тоннель. Некоторые ударялись о стены, теряли сознание, падали. Их давили следующие.
Вайолет с трудом дышала под лежащим на ней клерком, Дженни пыталась освободиться.
— Весьма сожалею, леди, — извинился Генри Саттон не в силах пошевелиться. — Если... если мы не поддадимся панике, уверен, что скоро все успокоятся, и мы сумеем выйти из вагона. Не думаю, что огонь будет распространяться в нашем направлении. Время у нас хватит.
Как это ни странно, но Генри сохранял абсолютное спокойствие Для человека, так редко сталкивающегося с приключениями, он вел себя на редкость хладнокровно. Он сам удивлялся собственной выдержке. Раньше Генри не раз спрашивал себя: как бы он повел себя в критической ситуации? Сейчас, когда вокруг царила паника, когда все кричали и толкались, он с удивлением обнаружил, что не боится. Это было приятно.
В вагоне стало чуть посвободнее — часть пассажиров, спасаясь от дыма, повыскакивали через боковые двери.
— Ну теперь, кажется, я могу встать. — Генри встал и помог подняться женщинам. — Нам нужно держаться вместе, леди. В тоннеле возьмемся за руки и будем идти, держась за стены. Я пойду первым. Пошли.
Он повел побледневших женщин в переднюю часть вагона. Вдруг из тоннеля донеслись еще более отчаянные крики. В свете фар стало видно, что в тоннеле идет какая-то борьба. Но свалка была такая, что ничего невозможно било рассмотреть. И все же кое-что Генри увидел. Какой-то мужчина, все еще в котелке, как подкошенный упал под окном с чем-то черным, прильнувшим к его лицу. Когда Генри и женщины добрались до кабины машиниста, они увидели, что охваченные паникой люди теперь пытаются вернуться в вагон. В дверях образовалась пробка. Тем, кто лез в вагон, мешали те, кто хотел выпрыгнуть из него.
Дверь кабины машиниста была открыта. Генри Саттон и обе женщины вошли в кабину.
— Так, — протянул Генри, разговаривая скорее сам с собой, — здесь где-то должен быть фонарь. А-а, вот он. — Генри взял из угла фонарь с длинной, покрытой резиной, ручкой. Какое-то царапанье заставило его повернуться к открытой двери. В ней что-то чернело. Саттон включил фонарь и посветил. В луче света сверкнули два злобных глаза. Пронзительно закричала Дженни. Генри инстинктивно ударил крысу ногой по голове и сбросил ее в тоннель.
— Это черная крыса, о которых писали в газетах! — в ужасе закричала Вайолет.
Дженни разрыдалась и уткнулась лицом в плечо Вайолет. Генри посветил фонарем в темноту и замер в ошеломлении. В ограниченном пространстве тоннеля метались люди, отбиваясь от черных крыс. Крыс были сотни. Они прыгали на людей и рвали их, приведенные в бешенство жаждой крови.
Саттон закрыл дверь и посмотрел в вагон. Там уже тоже было полно крыс и тоже началась кровавая схватка. Генри захлопнул дверь, соединяющую кабину с вагоном, и выключил фонарь.
Его трясло, но он подавил дрожь в голосе.
— Думаю, самое лучшее сейчас для нас, леди, — посидеть какое-то время тихо.
Они подпрыгнули, когда что-то тяжелое ударилось в дверь. Дженни, дрожа, застонала, Вайолет изо всех сил пыталась успокоить девушку.
— Все в порядке, дорогая. Они не сумеют сюда пробраться.
— Сидите тихо, — строго сказал Генри и положил руку девушке на плечо. — Не надо, чтобы они нас слышали. Кажется, я свернул той твари шею, и она больше не полезет к нам. Давайте сядем на пол и затаимся. — Он помог рыдающей девушке сесть и еще раз выглянул в окно. И тут же пожалел об этом. В его мозгу навечно запечатлелась ужасающая картина... Окровавленные конечности, изуродованные тела и лица. Почти напротив, прижавшись к стене, прямо и напряженно застыл мужчина. Его глаза, ничего не видя, смотрели куда-то вдаль, а три или четыре крысы грызли его голые ноги. Толстая женщина, абсолютно голая, жалобно кричала, отбиваясь от двух крыс, вцепившихся в ее большие груди. Парень лет
