Вскоре я устал от политики. Переход в небытие, даже обманный, дался нелегко, мысли быстро теряли остроту. Я стал думать о Елене.
Я видел, как она стояла в камере в ту последнюю минуту нашего свидания. Ее лицо исказилось, глаза сверкали, она вдруг стала очень некрасивой. «Ненавижу тебя! – говорила она. – Боже, как я тебя ненавижу!» Это нелегко пережить.
– Хватит! – крикнул я на себя. – Все идет, как и должно идти!
Я сделал несколько шагов по дорожке. Ноги все же не обрели прежней крепости, в икрах скоро заныло. Я был один, если не считать деревьев, кустов, оставленной позади скамейки да какой-то тусклой звездочки, выбравшейся на темнеющий небосклон. Вот так бдительная охрана, подумал я и негромко проговорил:
– Григорий, вы где?
Он мигом возник из кустика, как демон из бутылки.
– Вы меня звали, генерал?
– Звал. Но как вы услышали, я не кричал.
Ухмыляясь, он показал на кругляшок, приклеенный возле уха.
– Настроен на ваш голос. Как бы ни сказали, услышу.
– Спасибо, что предупредили, Григорий. А как сделать, чтобы вы не слышали моих бесед с другими?
– На открытом воздухе нельзя, – сказал он честно. – Если специально не выключить приемник. А у себя в кабинете вы экранированы. Там вызываете меня нажатием кнопок на столе или видеоскопе. Разрешите вопрос. Вы меня позвали? Что я должен сделать?
– Знаете ли вы двух ученых, работающих поблизости?
– Два чудака. Невообразимые люди!
– Нельзя ли попросить их ко мне?
– Когда доставить обоих?
– Попросить, – повторил я. – В мою комнату, чтобы вы нас не подслушивали.
Он проводил меня до дома и уселся на веранде. Не было заметно, чтобы он торопился выполнить мою просьбу. Вероятно, он незаметно для меня передал ее другим охранникам.
2
В комнате стояло несколько спальных кресел и диван. Спальными я назвал их потому, что погружение в их просторные недра быстро вызывало сон. Диван был жестким, как скамья, ко сну он никого не клонил. Я погрузился в кресло и задремал. Меня разбудил шелест. Передо мной стояли двое мужчин, один водил ногой по паркету – деликатно создавал пробудивший меня шум. Они дружно заулыбались, чуть я открыл глаза.
– Бертольд Швурц, ядрофизик, – сказал один и поклонился, не приближаясь и не протягивая руки.
– Бертольд Козюра, хронофизик, – и этот поклонился без рукопожатия.
С полминуты я рассматривал обоих, забыв, что сам вызывал их. Они терпеливо ждали моего вопроса.
– Метафизиков среди вас нет? – спросил я.
– Мы даже не мистики, – отверг подозрение Бертольд Швурц, – мы ученые.
– Экспериментаторы, – дополнил Бертольд Козюра. – это, знаете…
– Знаю. Сам работал в лаборатории. Но о вашей услышал только здесь. Давно вы существуете и что изучаете?
– Мы очень секретные, о нас не сообщают, – разъяснил Бертольд Швурц.
– Мы очень важные, – дополнил Бертольд Козюра. – В смысле перспектив наших исследований.
– Нас создал маршал Комлин, – продолжал Швурц. – Он считал, что наш успех может изменить весь ход истории. Мы тоже так считаем.
– Нас финансирует полковник Прищепа, – дополнил Козюра. – Он уверен, что наша работа оправдает любые затраты. Мы с ним согласны.
– Очень рады ввести вас в курс наших великих открытий, – это сказал Бертольд Швурц.
– Счастливы не откладывать этого дела, – возгласил Бертольд Козюра.
– Начинайте вы, – предложил я Швурцу. – Ядрофизик, не ошибаюсь?
– Да, физика ядра. Новая наука, у нас о ней еще никто не знает. Кроме нас двоих, конечно.
– Никто не знает у нас? Где же тогда знают?
– Об этом скажет мой друг Козюра, он хорошо изучил запределье нашего мира. Начать ему?
– Я уже сказал – начинайте вы.
Кроме имен, у обоих физиков было еще одно общее свойство – и оно первое привлекало глаз: ни одна волосинка не омрачала их сияющих черепов, даже цвет кожи на головах был одинаков – голубовато- желтоватый, резко отличный от розоватости лбов и щек. В остальном оба физика были люди как люди: один непомерно высок и худ, другой столь же непомерно низок и толст, один длинно– и узкорук, другой короткорук и широкопал.
– Осмелюсь доложить, генерал, – излагал толстый ядрофизик, – что на нашей планете основной источник энергии – молекулярные превращения. Вот, например, энерговода: натуральная вода, только переменившая свою структуру. В энерговоде молекулы вползают одна в другую – и обычная вода превращается в сгущенную, а освобождаясь от неестественного сгущения, выдает накопленную в ней энергию. Это, конечно, отличный энергетический материал, но мы открыли тысячекратно мощнейший источник энергии. Не уродовать молекулы сжатием, а дробить либо начисто уничтожать ядра их атомов. И тогда исчезающее ядро превращается в энергогенератор. Если бы, генерал, вас самого… нет, лучше вашего охранника, либо моего друга Бертольда, либо даже меня самого, готов и на такое самопожертвование… Короче, если бы вдруг разбрызгать ядра всех атомов одного человеческого тела, то чудовищный взрыв даже нашу славную столицу Адан, огромный город, мгновенно превратил бы в шар огня, в гору пепла, в ураган раскаленной плазмы.
– Очаровательная перспектива! А если бы всех жителей Адана?..
– О, еще восхитительней! Погибла бы вся планета, все стало бы на ней пламенем, испепеляющим сиянием… Вспыхнула бы новая звезда! И если наша работа завершится удачно, такой эксперимент…
– Надеюсь, удачи у вас не будет! Мне бы не хотелось превратиться в пламя и так губительно засиять. Ваше яркое описание пока доказывает мне лишь то, что вы, во-первых, занимаетесь крайне опасным экспериментом. И, во-вторых, экспериментом ненужным, ибо немыслимо заставить материю самоуничтожиться. Я в школе учил, что материя неуничтожаема.
Швурц с мольбой поглядел на друга. Настал черед второго Бертольда, худого хронофизика Козюры, переубеждать меня. В его речи звучали скорбные нотки.
– Генерал, вы трагически ошибаетесь! Высвобождение внутриядерной энергии происходит чаще, чем можно вообразить. И приводит к уничтожению городов со всем их населением. Не исключено и распыление целых континентов, даже всей планеты. Правда, уничтожение целых стран, тем более всей планеты, нам пока…
– Значит, уничтожение городов вы наблюдали?
– Наблюдали, генерал.
Мне стало ясно, что оба физики – психи. Было только непонятно, буйные или тихие? Они сидели рядком на жестком диване. ядрофизика. Я спросил хронофизика: Поза выражала не угрозу, а уважение. Почти угодливость. Так держатся обычно только просители. Правда, в следующую минуту они могли вскочить, завопить и броситься меня душить. Я подосадовал, что запретил Варелле тайно прислушиваться к беседе в моей комнате. И сказал с большей вежливостью, чем они того заслуживали:
– Наблюдали уничтожение городов на нашей планете? Что-то никогда об этом не слышал.
– И не могли слышать. Распыление городов происходило в ином мире.
