отношение к трагедии, у него оснований не было. А он впился глазами в мое лицо, как бы открыв в нем что- то важное.
Многие заметили, как странно он рассматривал меня, а сам я, уже в лаборатории, долго стоял у зеркала, стараясь понять, чем поразил его: лицо было как лицо, некрасивое, немного глуповатое, кривоносое, большеглазое, узкоскулое, со скошенным подбородком – в общем, по снисходительной оценке Чарли, из тех, что восхищения не вызывают, но и кирпича не просят.
Мы подлетели к гостинице, и Рой объявил свою программу: сперва он детально ознакомится с Уранией, его давно интересует эта замечательная планета, на Земле о ней ходит столько историй!.. Потом побывает на энергостанции, на биостанции и в Институте Экспериментального Атомного Времени. Дальнейшее выяснится в дальнейшем.
Мы возвращались в свои лаборатории вчетвером – Жанна, Антон, Чарли и я. Повелитель Демонов кипел, Чарли иронизировал, Жанна изредка подавала реплики, я молчал, старательно молчал – так потом определил мое поведение Чарли.
– Нет, зачем нас заставили терять драгоценное время на пустые встречи и ничего не значащие разговоры? – негодовал Антон. – Ну, прилетел кто-то, ну, проехал в гостиницу, ну, что-то маловразумительное пробормотал, а я при чем? Какое мне дело до этого? Вызовут на объяснение, пойду объясняться. Каждый будет говорить в меру своего понимания. А пока одно прошу: не тревожьте попусту!
Раздосадованный, он даже остановился и топнул ногой. Чарли потянул его за руку.
– Не теряй свое драгоценное время еще и на остановки. Ты ошибаешься в главном. Каждый будет говорить в меру своего непонимания. Наука состоит из интеллектуальных приключений. Приключения науки классифицируются как загадочные, важные и пустячные. Считай, что сегодняшняя экскурсия относится к приключениям пустячным. Для тебя заполненное время – некое божество, которому все подчиняется. Но каждый бог имеет своего черта, а черти, особенно из любимцев бога, народ вздорный и непоследовательный. Я в студенческие годы читал это в древних курсах демонологии.
Антон опять остановился. Он любил замирать на месте, когда в голову приходили интересные мысли. Но сейчас он только закричал:
– Надоели твои парадоксы! Ты способен перевести свои туманные изречения на человеческий язык?
– Способен. Перевод будет примерно такой: Рой Васильев ровно на порядок умней тебя, хотя по габаритам – всего лишь средней руки медведь. Ты требуешь примитива, тебе немедленно подавай отполированные формулировки. А Рой разговаривает полуфабрикатами, он лишь намечает силуэты мыслей, а не вырисовывает каждый завиток. Он и допрашивать будет так: на подтекстах, многозначительно, а не однозначно.
– Допросы на подтекстах? – Жанна невесело засмеялась. – Очередная острота, Чарли?
– Очередное точное постижение действительности. Ожидаю неожиданности. И делаю из этого важные для нас всех выводы.
– Выводы? – Антон сделал вид, что безмерно удивлен. – Что-то новое. До сих пор ты не выбирался из сферы доводов, предоставляя другим делать выводы. Твоя стихия – о каждой простенькой вещи высказывать ровно десять противоположных мнений, громоздить загадку на загадку, а что верно, ты не успеваешь установить.
– На этот раз я отступаю от своего обыкновения. Я прослушал вступительный словесный взнос Роя в общую сумятицу суждений о взрыве и наметил дорогу, по какой нам всем шагать.
– Объясни в двух словах.
– Двух слов не хватит. Дай сто.
– Даю сто, но ни одного слова больше.
В сто слов Чарли уложился. Он гнул все ту же свою линию. Ему не понравилась туманность первых высказывании Роя. Он, Чарльз Гриценко, и раньше предупреждал, что будет несладко, теперь в этом нет сомнений. Рой заранее готов обвинить хронистов больше, чем энергетиков или биологов. Когда он познакомится с гипотезой Чарли, мнение, что виноваты работники Института Времени, превратится в убеждение. Он замахнется на исследования по трансформации атомного времени. Так вот – не поддаваться! Если даже уступить в чем-то второстепенном, то ничем важным не поступаться.
– Ты уже говорил мне об этом, – напомнил я.
– Тебе – да, Жанне и Антону – нет. В общем, сплотимся. Нас будут вызывать по одному. Предлагаю после каждой встречи с Роем информировать остальных о его словах, о том, как он слушал, как глядел, с какими интонациями говорил…
– Вопросы, опросы, расспросы, допросы!.. – повторила Жанна то, что уже говорила мне. – Как противно! Ну скажи, пожалуйста, какое значение могут иметь интонации голоса Роя!
– Первостепенное, Жанна. Эдик, я видел, как ты что-то записывал в аэробусе, включи-ка!
Я вынул карманный магнитофон. Антон опять остановился. Мы, выслушали длинную фразу, записанную не с самого начала: «…а потому необходимо, учитывая заинтересованность Земли в благополучии Урании и ответственность каждого, поскольку мои особые задания не выходят за эту границу, а сам я чрезвычайно в этом заинтересован и могу заверить: только так и буду действовать; стало быть, задача выясняется как картина дальнейшей безопасности, хотя неизбежны отклонения, то именно это и подчеркнуть, а после разработать окончательные условия, учитывая, что и Земля и Урания тут одинаково согласны».
– Абракадабра какая-то! – рассердился Антон.
– По-моему, все понятно, только длинно и витиевато, – возразил Чарли. – Надо воспринимать высказывания Роя, как некогда спартанские вожди воспринимала двухчасовую речь афинских послов, явившихся в Спарту с просьбой о мире.
– Никогда об этом не слыхал.
– Тогда послушай. Афины жаждали мира, Спарта хотела продолжать удачную для нее войну. И спартанцы ответили афинским послам, что ничего не могут ответить на их речь, потому что не поняли ее конца, а не поняли конца потому, что забыли начало.
– Остряки. Но какое отношение это имеет к Рою?
– Умницы, а не остряки. Они сделали вид, что не понимают речи афинян именно потому, что отлично ее понимали. Рой Васильев совместил в себе афинянина со спартанцем: говорил длинно и всесторонне, как афинянин, каждый завиток предложения имеет точный смысл, а в целом все звучит для моего уха спартански – «идите, друзья, пока что подальше, а придет время, получите разъяснения поточней».
– Мне пора к себе, – сказала Жанна и ушла от нас. Мы заговорили о ней. Антон снова сказал, что Жанна выздоравливает от потрясения. Разве она не засмеялась, когда Чарли заговорил о допросах на подтексте? Если после гибели Павла было опасение за ее здоровье, то теперь такой угрозы нет. Интенсивное лечение дало результаты.
– Смеялась-то она смеялась, но уж очень нерадостно, – заметил Чарли. – И в надежном излечении я не уверен. Ее лечили от второстепенных хворей: нервного потрясения, истощения, головокружений. А надо было лечить от основного заболевания. Основное заболевание – то, что она живет после гибели Павла. Лекарства от болезни, даже от преждевременной смерти, есть. Лекарства от жизни нет.
– Для излечения лишить ее жизни? – съехидничал Повелитель Демонов.
– Кто из нас любитель парадоксов, дорогой Антон? Не лишать жизни, а изменить жизнь – вот что излечит ее. Скажем, возвращение на Землю, полное прекращение всех исследований, в том числе и тех, что она делает для тебя.
– Исключено! Или хотите, чтобы в ваши теплые лаборатории вторгся космический холод? Не забывайте, что теплоснабжение Урании обеспечивают мои сепараторы молекул. – Антон подумал и добавил: – Все же я вижу в Жанне хорошие перемены. Возможно, душевное ее состояние остается скверным, но физически она поправилась, даже похорошела.
На развилке шоссе, где наши дороги расходились, Чарли снова напомнил:
– Итак, друзья, держимся твердо: уступать, но не поступаться!
«Уступать, но не поступаться» – так он объявил, уходя к себе. В сущности, то было пустое наставление, в нем не содержалось конкретности. Но для меня в такой краткой формуле таилось все, чего я мог пожелать. Чарли, при всем его остроумии, и не догадывался, сколь