сердце, глубокое понимание наших исторических задач… Ибо этот человек, наш адмирал, будет верховным представителем человечества перед пока малознакомыми, но, несомненно, мощными галактическими цивилизациями.
Я расхохотался:
— Ты нарисовала образ не человека, а божества. Сусальный лик, а не лицо. К несчастью, люди не боги.
— Нужен лишь такой командир. Другому нельзя поручить верховное командование.
Мы стали перебирать кандидатуры. Ни Ольга, ни Леонид, ни Осима, ни Аллан не подходили, это было ясно. Я упомянул Веру. Она отвела себя. Я сказал, что если бы Андре не был в плену, он подошел бы всех лучше. Вера отвела и его: она считала, что у Андре ум остер, но не широк.
Эта игра в кандидатуры начала мне надоедать. Мне все равно, кто будет командовать. Пусть обратятся к Большой — бесстрастная машина даст точный ответ.
— Мы обращались к Большой.
— Что-то не слыхал.
— Это держалось в секрете. Мы предложили машине проверить правильность кандидатуры, принятой единогласно Большим Советом. Машина подтвердила наш выбор.
Я был удивлен, и даже очень. Что-что, а решение Большого Совета могли от меня не таить, кое-что и я смыслю в делах Персея.
— Кто же этот удивительный человек, так совершенно наделенный прописными достоинствами, что вы единогласно прочите его в свои руководители?
Она сказала спокойно:
— Этот человек — ты, Эли.
Я был так ошеломлен, что даже не возмутился. Потом я стал доказывать, что их решение — вздор, ералаш, чепуха, ерунда, нелепость и недомыслие, она может выбирать любое из этих определений. Себя-то я знаю отлично. Ни с какой стороны я не вписываюсь в нарисованный ею силуэт идеального политика и удачливого военачальника.
— Ты, кажется, вообще отрицаешь у себя какие-либо достоинства?
— Кое-какие хорошие человеческие недостатки у меня есть.
— Не очень основательно, хотя и хлестко, Эли.
— Уж каков есть.
— Если ты будешь упорствовать, твое сопротивление вызовет недоумение и обиду. Зачем оскорблять поверивших в тебя?
Подавленный, я молчал. Как и в детстве, когда она меня распекала, а я не находил защиты от ее настояний. Но радости не было. Я припомнил, как возмутился спокойствию Ольги, когда ее назначили командующей эскадрой. Былая наивность повыветрилась из меня — я не ликовал, а страшился огромной ответственности.
— И долго ты будешь молчать? — иронически спросила Вера.
— Рассмотрим еще разок другие кандидатуры.
— Большой Совет рассматривал их. Государственная машина придирчиво исследовала каждого человека на годность в командующие. Капитаны кораблей пришли в восторг, узнав о решении Большого Совета. Тебе мало этого?
Я понял, что выхода мне не оставили.
— Согласен, — сказал я.
Она хладнокровно кивнула головой. Иного она и не ждала.
— Теперь о других назначениях. У тебя будут два заместителя и три помощника. Заместитель по государственным делам — я, по астронавигации — Аллан Круз. Помощники, командующие тремя отдельными эскадрами, — Леонид, Осима и Ольга. Возражений нет?
— Нет, конечно.
— Еще один пункт. Ты когда-то был моим секретарем, правда, не очень удачным. Теперь тебе самому нужно иметь секретаря. В секретари предлагают…
— Надеюсь, не тебя! — сказал я с испугом.
— Я твой заместитель, а это выше, чем секретарь.
— Извини, я не силен в рангах. Так кого прочат мне в секретари?
— Павла Ромеро. На него возложены также функции историографа похода. Но, если ты возражаешь, мы подберем другого.
Я задумался. Взаимоотношения с Павлом были слишком сложны, чтобы ответить простым «да» или «нет». Я не знал другого человека, столь резко отличавшегося от меня самого. Но, может быть, несходство характеров и требовалось для удачной совместной работы?
Вера спокойно, слишком спокойно, ожидала моего решения. Я улыбнулся. Я видел ее насквозь.
— Разреши задать один личный вопрос, Вера?
— Если о моих отношениях с Ромеро, то они сюда не относятся. Действуй так, словно Ромеро мне незнаком.
— Павел, вероятно, будет лучшим секретарем, чем я командующим. Я принимаю его с охотой. Теперь можно задавать щекотливые вопросы? Я никогда не вмешивался в твою жизнь, Вера, но один раз позволил себе это. Должен ли я извиниться?
— Скорее я должна благодарить тебя за вмешательство!
Оставлять что-либо недосказанным мне не хотелось.
— Павел передавал тебе, при каких обстоятельствах произошла наша последняя беседа?
— Чуть не превратившаяся в драку? Я знаю обо всем: как он почти влюбился в Мери, и как ты встал на его дороге, и как Мери перед тем праздником в лесу призналась Павлу, что любит тебя и любит давно, с какой-то вашей встречи в Каире. И если бы не опьянение, Павел поздравил бы тебя там же, у костра, а не полез в драку.
— А вот я этого не знал. В Каире Мери обругала меня, как если бы возненавидела с первого взгляда.
— А мне сказала сегодня, что ты так беспомощно взглянул, когда она обозвала тебя грубияном, что у нее застучало сердце. Тебе повезло, Эли, и я хочу, чтоб ты знал: я очень люблю твою жену.
— Я тоже, Вера. У нас с тобой не так много было случаев, когда бы мы сходились во мнениях. Можно уйти?
— Теперь ты должен мне разрешать или не разрешать, — педантично напомнила она.
— В таком случае, я разрешаю себе уйти, а тебе разрешаю остаться.
4
Я и не представлял себе раньше, как трудно командовать. Если бы предстояло выбирать сызнова, я взял бы подчинение, а не командование. Я отвечал за все, а сведущ был лишь в ничтожной частице этого «всего». Одно вскоре мне стало ясно: флот не готов к походу. Так мы и доложили Земле по сверхсветовым каналам: требуется по крайней мере год для подготовки.
Однажды Ромеро обратился ко мне с просьбой:
— Дорогой адмирал, — он и Осима теперь называли меня только так, Осима серьезно, а Ромеро не без иронии, — я хочу предложить вам внести в свой распорядок новый пункт: писать мемуары.
— Мемуары? Не понимаю, Павел. В древности что-то такое было — воспоминания, кажется… Но писать в наше время воспоминания?
Ромеро разъяснил, что можно и не диктовать, а вспоминать мысленно, МУМ сама запечатлеет мысли. Но фиксировать прожитую жизнь нужно — так поступали все исторические фигуры прошлого, а я теперь, несомненно, историческая фигура. Историограф похода, конечно, и без меня опишет все важные события. А мне надо рассказать о своей жизни. Она внезапно стала значительным историческим фактом, а кто ее лучше знает, чем я сам?
